Кодекс Алеппо - [68]

Тот оспорил это обвинение, подав в суд прошение о вскрытии тела для подтверждения его невиновности. Это дело долгие годы находилось в судах Израиля и Германии, но тело не было эксгумировано и премии так и не выплатили[38]. «Любой триллер бледнеет в сравнении с подобной историей», – заявил в суде Михаэль Паппе, адвокат страховой компании. Один из репортеров сказал, что такой рассказ удостоился бы пера Агаты Кристи, если бы Агата Кристи была ультраортодоксальной еврейкой. Это дело так и осталось нераскрытым. По официальной версии, никакого дела и вовсе не было, поскольку хасид умер от сердечного приступа в номере гостиницы, который был снят неким лицом, использовавшим вымышленную фамилию и затем бесследно испарившимся. С тех пор минуло более двух десятилетий, но смерть торговца в гостинице «Плаза» остается ярким свидетельством взаимосвязи между деньгами и священными книгами.

9. Деньги

Многие недели я хранил в тайне, что видел один из пропавших фрагментов «Короны». Но волновался я зря – на самом деле я ничего подобного не видел.

Вернувшись в Израиль, я встретился с Рафаэлем Зером, седобородым ученым в вязаной ермолке. Зер, работающий над Библейским проектом Еврейского университета, для издания самой совершенной научной Библии использует «Корону» и поэтому знает этот кодекс лучше, чем кто бы то ни был. К тому же Зер некогда провел собственное независимое расследование обстоятельств исчезновения листов «Короны» и показал мне составленную им схему с именами, датами и деталями. В 2006 году он даже организовал встречу ученых с президентом Израиля в попытке привлечь его к расследованию, но ничего из этого не вышло. Еще раньше, в 1997 году, он обратился к частным детективам с просьбой взяться за это дело, и те согласились: за 50 000 долларов они гарантировали обнаружение, по крайней мере, одного листа. Используя свои связи в Министерстве культуры и просвещения, Зер встретился с самим министром, религиозным политиком Звулуном Хаммером, которого эта история заинтересовала, и он был готов выделить средства из бюджета своего ведомства, но при условии, что Институт Бен-Цви также подпишется под этим соглашением. Однако когда Зер позвонил в дирекцию института, там никакого интереса не проявили. Зер счел это возмутительным.

Мой разговор с Зером напоминал привычный стиль бесед с людьми из тайного общества «Кодекса Алеппо»: они делились не вполне ясными отрывочными сведениями, желая проверить, знаю ли я больше того, что знают они; то же делал и я. Зер бросил вскользь, что знаком с человеком, у которого, как он считает, имеются фрагменты манускрипта, но о ком идет речь, он не скажет. Когда я проявил настойчивость, он намекнул, что этот человек живет то в Израиле, то за границей.

– Шломо Муссаев, – сказал я, уже привыкший к подобным фокусам, и Зер усмехнулся. Я признался, что посетил этого коллекционера и видел один из исчезнувших фрагментов. Зер явно был впечатлен, как я того и ждал. Когда я ушел, Зер, проявив прямо-таки журналистскую напористость и редкую для ученого расторопность, сам позвонил коллекционеру, выяснил, что тот уже вернулся в Израиль, и попросил о встрече. Он приехал в гостиницу и поговорил с Муссаевым. Зер не был уверен, понял ли Муссаев, что он ученый. Коллекционер – так рассказывает Зер, – видимо, решил, что он просто раввин. Когда Зер попросил показать ему тот самый фрагмент, коллекционер выполнил его просьбу. И ученый тут же понял, что этот фрагмент не из «Короны».

– Пергамент и почерк указывают на его принадлежность к ценной средневековой рукописи, – сказал Зер, – но примечания Масоры – те, что написаны в «Короне» Бен-Ашером, – иные. Да и пергамент другой, и почерк не Бен-Буяа, более небрежный и буквы разнятся по величине. Письмо Бен-Буяа было удивительно четким – словно выполненным лазерным принтером.

– Вы уверены, что это не «Корона»? – спросил я.

– Абсолютно, – ответил он.

Первой моей реакцией была мысль, что Муссаев и сам не знает, что у него есть, и, видимо, вообще не такой знаток, каким себя мнит. Но когда я высказал это Эзре Кассину, детективу-любителю, которому я доверял и в более запутанных делах, он надо мной посмеялся. «Простофиля вряд ли сколотил бы себе такое состояние, – сказал он. – Муссаев точно знает, чем владеет. Он не стал бы хранить бесценный фрагмент “Короны” в своем номере. Просто хотел произвести впечатление на людей, которые недостаточно хорошо в этом разбираются». Я ловил «Корону», а Муссаев поймал меня. Он понимал, чего я хочу и что знаю, и подсунул мне то, что я по невежеству принял за желаемое. Я клюнул на эту наживку.

Я позвонил в израильскую гостиницу, где обычно останавливался Муссаев, удостоверился, что он в городе, и снова туда покатил. Он сидел в чересчур больших очках от «Гуччи» и с розовым перстнем на пальце, окруженный своими лампами, кувшинами и бронзовыми львами. Помощник был на месте, но мной уже не интересовался. Дочь коллекционера Дорит, та, что замужем за президентом Исландии, то входила в комнату, то выходила, ловко лавируя в нагромождении бесценных артефактов. На какую-то долю секунды мне показалось, что коллекционер рад меня видеть.