Кочевница - [20]

Мария стояла на пороге и не знала, что делать. Что следует говорить человеку, когда успокаивать не имеет смысла? Что может говорить глупая служанка сильной и неприступной хозяйке, когда та сама признаётся в своей неправоте и бессилии? «Стоп. Разве я глупая служанка? У меня высшее образование, кандидатская степень. Что, разве не приходилось мне давать советы подругам, коллегам, студентам»?.. — подумала Мария. А Нэнси, как больная собака, скулила и растерянно моргала, глядя на непрошенную гостью — нежеланную свидетельницу её раскаяния.

Мария опустилась на пол рядом с возвышающейся горой повергнутой в одночасье твердыни и нежно обняла её за плечи, прижалась грудью к её спине, а щекой — к затылку. Женщины плакали, не скрывая слёз, от бессилия перед злым недугом, поразившим столь дорогого и любимого обеими человечка.

В эту ночь Нэнси совершенно неожиданно призналась Марии в тайне, тщательно скрываемой ото всех. Даже от Питера, даже… от самой себя. Она гнала мысли о том, что как многие «глупые квочки» — так часто называла Нэнси пользуемых баб на сносях, тоже не сумела этой всевоскрешающей весной остаться в стороне от наполняющих душу чувств. Нэнси ждала ребёнка. Ждала его, как ни ждала ни первенца, ни малютку Сэма. Она надеялась, что на этот раз будет дочь, и даже придумала ей имя. Всякий раз, когда в голову приходили мысли о младенце, Нэнси принималась ругать и корить себя: слишком уж лихие времена, чтобы начинать жизнь. Теперь же, когда в комнате наверху маленький Сэмюель терял последние силы, Нэнси казалась себе предательницей, поставившей ради этой новой жизни на карту всё, даже любовь к младшему сыну.

Питер, в свою очередь, обвинял в произошедшем только себя. Он ходил чернее тучи, опустив плечи, и, всегда сияющие внутренним светом глаза, потухли и выражали безысходность и отчаяние. Сначала его можно было найти только в комнате Сэма, сидящим у ног больного и с надеждой всматривающимся в лицо мальчика. Потом Питер стал избегать всех, уходил на задний двор, но ничего там не мастерил: не строгал, не сколачивал. Он прятался и напивался до полной потери сознания.

Постоялым двором и питейным заведением теперь управлял Роланд, а Оливия очень проворно хозяйничала на кухне. Да и вообще у неё всё здорово получалось. Марии даже казалось, что всё это время малышка Оливия только прикидывалась дурочкой. А на самом деле была ладной и досужей хозяюшкой.

Гости, что так вероломно вмешались в спокойную жизнь семейства Питера, по-прежнему оставались на чердаке. Они всё время о чём-то спорили, не спали ночами, наверное, колдовали. Жить в других комнатах они, оказывается, не могли. Там им грозило быть обнаруженными Лордом Берингрифом. У него есть чаша, на дне которой колдун видел всех и каждого, а чердак постоялого двора был защищен от чар могущественного Тёмного Лорда. Мария ежедневно носила в комнату на чердаке еду, но, — странное дело, мусора и отходов там никогда не обнаруживала. На столе всегда оставались абсолютно чистые тарелки, даже ещё более чистые, чем когда Оливия укладывала на них еду, сетуя совсем как Нэнси на чудачество сэра Питера, подкармливающего каких-то домовых.

«После тяжёлой и продолжительной болезни»… — почему-то приходит на ум стандартная СМИшная фраза, нет, не скончался, Сэм не скончался. Справедливость восторжествовала. Сэмюель пошёл на поправку. Помогли ли снадобья матери, молитвы Марии или чары волшебников на чердаке, — оказывается, они там тоже что-то пытались сделать для Сэма, только организм мальчика поборол болезнь и стал постепенно возвращаться к норме. Правда и без того слишком взрослый для своих лет Сэмюель теперь, казалось, просто стал старше лет на десять: смотрел серьёзно и очень мало говорил, а когда Мария рассказывала ему сказки на ночь, вдруг начинал совсем о другом, будто и не слышал произнесённых ею только что слов.

― Там, откуда ты пришла, у тебя остался кто-нибудь?

― Кто?

― Ну, муж, дети, например?

― Нет.

― Почему?

― Что, почему?

― Почему у тебя нет мужа и детей?

― Не знаю, не сложилось. А что?

― Наверное, кочевница не должна иметь семью. Её родные будут несчастливы, если она покинет их, отправляясь в путешествие.

― Ну и как же тогда, по-твоему, будет продолжаться род кочующих волшебников?

― Правда. Ты права. Тебе нужно обязательно родить ребёнка, иначе прервётся род.

Надо же, дитя додумалось до такой простой истины. В прошлой жизни у неё не осталось ни одного родственника, с каким бы она поддерживала отношения. Дальние какие-то. Может среди них есть кто-то, помеченный знаком кочующего мага?

― А твои родители тоже были кочевниками?

― Нет… Не знаю, наверное, нет.

― Тогда кто научил тебя всему?

― Чему, Сэм? Я ведь ничего не умею.

― Как же? А тогда у реки, как ты очутилась рядом со мной? Помнишь?

Правда, а она и забыла о том странном перемещении и о предчувствии, что заставило её мчаться к реке, где ждал помощи оставшийся наедине со своим недугом Сэм.

― Помню, но меня никто этому не учил. Это произошло как-то само собой, помимо воли.

― Всё равно, кто-то в твоём роду должен быть кочевником.

― Должен. Я даже, кажется, знаю, кто.