Кочегарка - [89]

– Вы хотите, чтобы я выселил Мерле? – спросил шериф, начиная догадываться. – Из его законного жилища?

– Я хочу гораздо большего, – сказал Уильямс.

И улыбнулся.

Они двинулись в Каньон Дьявола на лошадях и пешком, ведомые шерифом и двумя его помощниками.

Уильямс шел прямо за ними, с винтовкой в руках. А дальше, по извилистой дороге, следовала добрая половина населения города, и Уильямс радовался подобному единодушию жителей. Вчера, на городском собрании, все единогласно поддержали его предложение, но говорить всегда легче, чем делать, поэтому очень часто намерения людей и их реальные поступки сильно различаются.

Старатель спокойно мог расстрелять их из своей хибары, но в толпе были десятки людей, и даже Мерле не был настолько психом. Кроме того, шериф объявил об их прибытии у входа в каньон, крикнув: «Мерле! Надо поговорить!» – как будто это было какое-то передвижное городское собрание и они все пришли в такую даль ради праздной болтовни.

Псих заглотнул приманку.

Он не был настолько глуп, чтобы выйти к ним безоружным, но одного удара по голове прикладом винчестера Лейна хватило, чтобы вырубить его, и один из помощников шерифа забрал его оружие.

Китаянки и их дочери нигде не было видно, но Уильямс вместе с толпой горожан устроили облаву возле жилища и обнаружили их прячущимися в углу крохотной шахты, которую Мерле проделал в скале.

Когда все трое были надежно обездвижены, Уильямс взошел на крыльцо и объяснил ситуацию голосом достаточно громким, чтобы было слышно и тем, кто находился в задних рядах.

Он приговорил китаянку к смерти.

Мерле начал драку, настолько отчаянную, что можно было подумать, что он любит эту женщину. Старатель дернулся из стороны в сторону и вырвался из рук шерифа. Винтовку у него отобрали, и она находилась достаточно далеко от него, в руках Кола Блэкмана, бакалейщика, но Мерле двигался быстро – он был мускулистым, жилистым парнем, – поэтому, вырвавшись из рук Лейна, стал хватать с земли камни и изо всей силы бросать их в толпу.

Лейн прострелил ему ногу, и он упал.

После этого события происходили с калейдоскопической быстротой.

Клод, галантерейщик, достал веревку и с помощью Якоба и еще двух мужчин подтащил Мерле к высохшему дереву и вздернул его на ветке.

Девочку Уильямс повесил собственноручно, надев ей петлю на шею, пока она рыдала. Ее мать издавала отвратительные звуки, которые эти люди называют языком, и Уильямс приказал, чтобы ее заставили замолчать. Крошка Эрскин, помощник шерифа, изо всех сил ударил ее по губам. Из разбитого рта хлынула кровь, но она не прекращала кричать до тех пор, пока помощник не заехал ей в живот. Уильямс пристально смотрел в темные, раскосые глаза девочки, увидел ее слезы и резко дернул за веревку, подняв ее в воздух. Она начала свой смертельный танец, похожая на актерку из мюзик-холла. Все смеялись и тыкали в нее пальцами, и Уильямс тоже смеялся.

А потом они повесили женщину. Она брыкалась и сопротивлялась, и Уильямс заметил, что под платьем у нее не было никакого белья и ее срам был выставлен напоказ. Его охватило омерзение. Он вспомнил Алису и то, как она широко открывала ноги навстречу их слуге и позволяла ему вылизывать ее, как животному, так что, когда женщина умерла, он испытал огромное удовлетворение и хохотал вместе с другими, глядя, как в смертельных судорогах она обмочилась.

Прогулка закончилась абсолютным успехом. Они не только избавили округ от психа, китаезы и полукровки, но Уильямсу удалось также объяснить горожанам важность запрета для китайцев приезжать в Америку и необходимость освободить ее от тех, кто в ней уже обосновался. Они были не просто злом – они были воплощением самого дьявола. На строительстве железной дороги они отбирали работу у коренных американцев и хитростью заставляли их жениться на себе. Возможно, что Психованный Мерле зашел слишком далеко, но его преданность этой китаезе была абсолютной, так что время, когда эти иностранцы начнут женить на себе отбросы общества, было уже не за горами. А потом время дойдет и до добропорядочных жителей страны.

Поэтому их надо немедленно остановить.

Его рассуждения были встречены с единодушным энтузиазмом.

По этому отдельному случаю было невозможно ожидать от жителей других частей страны, что они увидят свет в конце тоннеля, если узнают правду, но Уильямс считал, что игра стоит свеч. Так что, хотя зима еще не совсем закончилась и условия для путешествия были не самыми лучшими, он решил сделать то, что ему подсказывало его сердце…

И Уильямс направился на восток.

Он проехал из Калифорнии в Канзас, и в каждом городке, в котором останавливался, встречал толпы согласных с ним жителей. Крупных городов, уже зараженных современными идеями и упорствующих в своих понятиях, Уильямс старался избегать. Вместо этого он заезжал в богобоязненные общины, в которых жители еще не забыли, что такое благопристойность, и был вознагражден толпами слушателей, которые росли по мере его продвижения, как будто информация о его миссии летела впереди него.

Что было вполне вероятно.

И на что он сильно надеялся.

Особенно тепло его принимали в сельских районах Миссури, где антикитайские настроения и так уже достигли точки кипения. Уильямс не ожидал, что так много косорылых окажется столь далеко от побережья Тихого океана, но в Селби и пригородах жило несколько китайских семей, взрослые члены которых работали в прачечных и ресторанах, а дети валяли дурака. И тот факт, что они смогли проникнуть так глубоко в сердце материка, заставил его действительно понять всю безотлагательность его миссии. Именно в Селби он познакомился с человеком, которого звали Оррен Гиффорд, – злым на весь мир молодым самцом, обладающим ораторским даром. По профессии Оррен был плотником, но выдавал себя за проповедника, справедливо решив, что эта работа неизмеримо легче, а оплачивается гораздо лучше. Вместе с Гиффордом они устроили общегородской митинг, на котором за один вечер умудрились убедить отцов города принять резолюцию, запрещающую китаезам, жидам, ниггерам и макаронникам находиться в Селби. Им не только запрещалось жениться или владеть здесь землей, но и работать и даже останавливаться на ночь. Джимми Джонсон, довольно застенчивый в обычных обстоятельствах мэр Селби, стоял вместе с Гиффордом перед толпой и скандировал вместе с ней: «Любой из них, кто посмеет ступить на нашу священную землю, закончит на шесте, измазанный дегтем и вывалянный в перьях»