Кочегарка - [91]

Теперь американцы могли на поезде пересечь свою страну от побережья до побережья.

Это был действительно великий день, и Харрисон представил себе, как его празднует все население великой страны. Вечером прозвучат салюты. Люди будут пить, а одинокие мужчины – гулять. Это будут празднества, которые запомнят навсегда, а иначе и быть не может: ведь проект, который завершился здесь сегодня, навсегда изменит транспортную схему и лицо Америки.

И, тем не менее, несмотря на бесконечные поздравления от друзей и знакомых, несмотря на вспышки фотокамер, несмотря на восторги не известных ему светских джентльменов, Харрисон продолжал смотреть на Честера Уильямса. Тот стоял в одиночестве, и по его широкому лицу – когда он смотрел поверх железнодорожного полотна на палаточный городок, в котором жили китайцы, – блуждала угрожающая улыбка.

Уильямс что-то задумал. В этом Харрисон был абсолютно уверен. У этого человека есть какой-то план, какая-то схема, согласно которой он и действует.

Харрисону было интересно – да и кто не заинтересовался бы этим, – но чем больше он смотрел на эту таящую в себе угрозу улыбку, тем больше убеждался, что лучше бы ему ничего не знать.

Толпы рассосались, поезда отправились в путь, и теперь на месте торжеств остались только рабочие, военные да несколько заблудившихся гостей. Солдаты тоже должны были убраться, и часть из них так и сделала, но значительное их количество все еще оставалось на месте.

Потому что Уильямс им за это заплатил.

Несмотря на его контакты, несмотря на всю его власть и влияние, его попытки договориться с этими политиканами в Вашингтоне ни к чему не привели. Они слишком трусили, чтобы начать действовать, – кто-то говорил о морали, кто-то о Конституции, а другие прямо заявляли, что пока их собратья не выступят, они не будут поддерживать подобные законопроекты. Честер попытался сыграть на их противоречиях с президентом, но это тоже не сработало, поэтому Уильямс решил не терять время даром и заплатил военным за то, что они сделают всю грязную работу. Он уже знал, что люди в форме получали мизерное жалованье. Он также знал, что самые молодые из них, которые попали на службу уже после войны и еще не бывали в деле, мечтали о том, чтобы убить несколько врагов.

Так что этот союз был совершен на небесах.

Дело могло быть сделано только после того, как разъедется остальная публика и пресса. Эта «операция», как назвал ее генерал, требовала абсолютной тайны.

Уильямс велел переводчику передать китайцам, что за то, что они так отлично потрудились на строительстве железной дороги, им будет предложена еще одна работа, за которую будут платить в два раза больше. Однако многих китайцев это не остановило, и они отправились к своим семьям в Сан-Франциско, а некоторые – даже в Китай. Одни были недовольны жизнью прислуги и не хотели снова взваливать на себя эту ношу, другие, вместе с рабочими-ирландцами, направились на восток.

О них можно будет позаботиться чуть позже.

Но большинство остались, и, по подсчетам Уильямса, только в восточном лагере их было не менее двухсот человек, не говоря уже о западном. Некоторые из них были настоящими рабами – когда-то их купили и силой заставили повиноваться. Остальные поверили в ложь и решили остаться еще на несколько дней, чтобы подзаработать немного денег на будущую светлую жизнь.

Удар был нанесен на рассвете.

Большинство китаез спали в палатках, и, когда кавалерия на галопе прошлась по ним, разрывая брезент саблями и штыками, они с криками бросились в поле, где другие солдаты окружили их, как стадо, и отвели подальше от насыпи. Уильямс наблюдал за этим со своего места на вершине холма, вооружившись подзорной трубой, которую ему одолжил генерал. Он улыбался, видя, как солдаты избивают их и орудуют плетьми, когда кто-то выходит из строя, пока язычников вели на север. Всегда лучше заплатить профессионалам.

Он последовал за ними, когда они покинули лагерь. Солдаты собрали китаез посередине равнины и окружили. Честер не знал, сколько было солдат, но их лошади подняли облако пыли, которое затмило восходящее солнце. Между солдатами, стоявшими в оцеплении вокруг сотен рабочих, расстояние составляло не больше нескольких футов.

По команде генерала были подняты винтовки.

И раздался залп.

Звук был оглушающим, а пороховой дым смешался с облаком пыли – стало темно, как если бы плотный туман временно накрыл все происходящее. Несколько китаез проскочили между лошадьми, решив, что за пределами круга шансы на выживание выше, но их быстро пристрелили. Некоторые попытались уползти, и в пыли и хаосе парочка косорылых действительно забралась довольно далеко, но и их, в конце концов, разыскали и застрелили.

Резня продолжалась довольно долго. Час спустя солдаты все еще перезаряжали винтовки и стреляли, хотя к тому времени многие из них уже спешились и бродили среди наваленных тел, разыскивая раненых и выживших. Запах вокруг стоял удушающий – от этой вони Уильямс чуть не задохнулся, а нескольких молодых солдат вырвало в близлежащих кустарниках. Следуя примеру более опытных военных, Честер подтянул рубаху вверх, застегнул ее выше рта и носа и стал использовать материал в качестве фильтра. В нос ему лез запах грязи и собственного пота, но это было гораздо приятнее, чем омерзительный запах крови и смерти.