Кочегарка - [92]

Уже позже к нему подошел генерал и отрапортовал, что операция закончена: не осталось ни одного живого китайца. Он предложил Уильямсу пройтись по полю битвы.

И добить тех, кто еще не умер.

Лето 1869 года

Начинался новый день.

После успеха в Промонтори-Пойнт Уильямс двинулся вдоль полотна железной дороги на восток. От друзей он услышал, что о праведной бойне язычников-китайцев никому ничего не известно и что сам президент велел зачистить местность и сжечь все трупы. Он также приказал, чтобы информация о произошедшем в Юте хранилась в абсолютной тайне. Уильямс испытал мрачное удовлетворение, узнав, как высоко находятся его оппоненты, но слова президента никак на него не повлияли. Он не был обязан подчиняться приказам президента. Он – Честер Уильямс, состоятельный человек, и останется таковым даже тогда, когда Улисс С. Грант опять превратится в пьющего генерала в отставке.

И хоть газетам было приказано прекратить всякие публикации, на него подобные ограничения не распространялись. Он мог говорить все, что ему заблагорассудится.

И он говорил.

Его выступление вызвало волнения в обычно тихом городишке Спеллман, штат Вайоминг, где местным жителям пришлось проигнорировать тюфяка-начальника полиции и взять все в свои руки, когда полицейский вдруг заявил, что китайская семья, живущая в палатке рядом с баптистской церковью, может в соответствии с законом рассчитывать на его полную защиту. Жители города захватили тюрьму, заперли в камерах начальника полиции и двух полицейских, расколотили окна бакалейщика, который продавал китаезам фрукты, разломали пресс и типографское оборудование и, наконец, подожгли палатку косорылых. Семья попыталась скрыться – мать несла на руках младенца, а отец подталкивал перед собой двух детишек постарше, но их палками, граблями, метлами и вилами заставили вернуться в горящую палатку. Они попытались выбраться через другую сторону, где огонь уже уничтожил брезент, но их опять заставили вернуться. На этот раз младенца, пеленки которого уже дымились, выбили из рук матери и с силой бросили о землю, где он и остался лежать неподвижно. Мать, даже под градом ударов, сыпавшихся на нее, отказывалась отойти от младенца, с тупым упрямством пытаясь добраться до него даже тогда, когда мотыга размозжила ей череп. Остальных членов семьи забили палками, когда те пытались вырваться из разгорающегося пламени, и они один за другим попадали на землю.

В Сантоне, штат Небраска, трое связанных китайцев предстали перед Уильямсом, как только он появился в городе. Они отстали от железнодорожных рабочих, которые прошли здесь месяц назад, и все это время их продержали в подвале у мэра, в ожидании человека, который решит, что с ними делать дальше. Уильямс спустился в подвал и с удовлетворением увидел ножные кандалы, жестянку с водой и полусгнившую солому. Эти люди были животными, и обращаться с ними надо было как с животными. Вслед за мэром он вышел из подвала и посмотрел на истощенных китайцев. Они были настолько худы, что он легко рассмотрел их ключицы, ребра и суставы рук и ног. Их круглые физиономии с отвисшими щеками, длинными зубами и узкими глазами ничем не напоминали лица нормальных людей.

– Повесьте их, – распорядился он.

И с удовлетворением понаблюдал, как трое задохнулись в воздухе.

Его поездка была долгой, и он начал собирать сувениры: уши, носы, пальцы. Кто-то сказал ему, что так поступали индейцы для того, чтобы устрашить врагов и отметить победы, и некоторые из ветеранов войн с индейцами, которые присоединились к нему, стали поступать точно так же. Сам же он впервые взял нож в Сикаморе, чтобы отрезать ухо у китаезы. Возбуждение, которое он ощутил, когда резал хрящ, невозможно было сравнить ни с чем на свете. Позже, когда он ехал, зная, что ухо упаковано и находится среди его личных вещей, он почувствовал, как его наполняет ощущение всемогущества. Он чувствовал себя лучше, сильнее, успешнее, чем когда бы то ни было. Никакие деньги не давали ему такого ощущения, и он стал думать об этом ухе как о своем талисмане. Он знал, что все это не больше чем суеверие, но, тем не менее, верил в это, поэтому решил, что ему необходимы еще талисманы, чтобы усилить эйфорию.

Уильямс вернулся в Селби, штат Миссури. Именно сюда он стремился все это время. Хотя он об этом никому не говорил, это всегда было главной целью его поездки, поэтому он наслаждался предвкушением своего возвращения, хотя при этом всячески его оттягивал, заворачивая по дороге в другие места для того только, чтобы продлить утонченное удовольствие от ожидания.

Оррен Гиффорд встретил его как блудного брата. Плотник-проповедник ничего не слыхал о происшедшем в Промонтори-Пойнт, но Уильямс все ему рассказал, и глаза его слушателя заблестели.

– Мы выжили из Селби шесть семейств косорылых и вымазали дегтем и вываляли в перьях пятерых мужчин с того момента, как ты уехал. Штук двадцать этих дьяволов продолжают прятаться в лесах и пригородах города. Еще пятьдесят я насчитал в других городках округа: в Уотербёри, Коттонвилле и Северном Ньюсоме, – Гиффорд оскалился. – Ямы все еще ждут.