Князь Владимир и истоки русской церковной традиции. Этюды об эпохе принятия Русью христианства - [23]

Так или иначе, во всех указанных функциональных деталях десятина в Европе и десятина на Руси совершенно сходны, что и указывает со всей очевидностью на то, что формирование института десятины на Руси при св. князе Владимире находилось под прямым воздействием аналогичных европейских институтов, появившихся в более раннюю эпоху и уже давших свои позитивные плоды.

Глава 7 Русская Церковь в последние 15 лет жизни св. князя Владимира

Первые страницы истории Русской церкви покрыты мраком неизвестности. Причин для констатации такого утверждения довольно много. Первая из них – шаблонность мышления, склонность к догматичности, встречающаяся не только у церковных учителей. Вера в раз и навсегда принятый шаблон настолько крепка, что ее практически невозможно поколебать – вера в то, что крещение Руси было результатом своеобразного «усыновления» ее Византией, в результате чего все последствия крещения, какие только можно найти или придумать, являются прямым следствием появления на Руси византийской церковной иерархии[223]. Пристальное изучение вопроса показывает, что реальная картина далека от идеальной.

Вторая причина заключается в разнородном характере источников. Летописные памятники Киевской Руси исчерпываются Повестью временных лет. При этом ее содержание кардинально отличается от приведенного шаблона. Совмещение идеализированных шаблонных элементов с элементами реального летописного материала требует значительного искусства, чему в немалой степени способствуют поздние летописные памятники, такие, как Никоновская летопись, Хронограф русской редакции и им подобные, потому как их авторы уже исходили из «византийского» шаблона[224]. Эпические произведения молчат о церковной сюжетике, равно как мало что добавляет к ней и бытовая переписка, сохранившаяся в форме берестяных грамот. Граффити оказались ценным источником по истории церкви, но не эпохи ранней христианизации – их данные в основном относятся ко второй половине XI века и позднее. Повествовательные источники XI века в некоторой степени помогают воссоздать фон ранней церковной истории, но не играют в ней принципиальной роли[225]. Значительный интерес представляют собой иностранные источники, но они также очень разнородны. Греческие тексты почти полностью молчат о Руси, а западноевропейские сообщают много интересных подробностей, которые также противоречат шаблону и потому не вписываются в «византийскую концепцию» ранней церковной истории Руси. Подгонка их под традиционную сюжетную канву представляет известную сложность, и потому эти источники зачастую просто игнорируются[226].

Более того, проблема изучения ранней истории Русской церкви эпохи Киевской Руси упирается в недостаточность исторических данных об этом периоде. Во всех без исключения памятниках древнерусской письменности сведений не только о церковных, но и о гражданских событиях последних лет жизни князя Владимира почти нет. Особенно показательно молчание Повести временных лет, в которой летописные статьи за 6506–6521 (998-1013) годы практически отсутствуют[227]. Из скромных указаний на смерти представителей княжеской династии можно сделать только один вывод: единственным источником за эти годы у летописца был синодик Десятинной церкви. Во-первых, потому, что в конце X – начале XI века это был главный (соборный) храм Киева (что с очевидностью проистекает из тех сведений, которые датированы 6504 (996) годом). Во-вторых, потому, что именно здесь похоронили князя Владимира (6523, 1015), Ярополка и Олега (6552, 1044). Единственным церковным событием стало перенесение неких мощей святых в Десятинный храм в 6515 (1007) году[228]. Однако и об этом событии никаких данных нет.

Есть и другие причины сложившейся ситуации: относительно малый интерес со стороны исследователей, отсутствие «заказа» со стороны потенциально заинтересованного церковного сообщества и пр. Как правило, первые три-четыре десятилетия после крещения Руси рассматриваются либо в контексте христианизации регионов[229], либо в контексте проблемы становления системы церковного управления[230]. Однако, во-первых, церковная история не сводится к вопросу, существовали ли на самом деле митрополиты Михаил, Иоанн и Леон, а во-вторых, обобщение проблематики переводит исследователей и добравшихся до их работ читателей из области истории как сюжета в сферу абстрагирования, индукции и, в конечном счете, в иные научные области – социологию, экономику, психологию или даже философию.

Но есть важная причина, которая еще не озвучивалась в научной среде. Это еще одно клише современного сознания, родившееся в эпоху новоевропейской картины мира, – стремление к монополизации. Монополизируется все: право на занятие наукой и обладание истиной, право на совершение валютных операций и применение принципов демократии – перечень можно продолжать до бесконечности. В данном случае мы имеем дело с аберрацией монополистского сознания – стремление к монополизированию приписывается эпохе зрелого Средневековья. Любой исследователь исходит из монопольного присутствия той или иной юрисдикции на определенной территории, забывая, что такое положение дел стало декларироваться только после эпохи Возрождения, падения Византии и окончательного разделения церкви. В Европе этот принцип впервые был выражен в эпоху лютеранских споров: «Чья земля, того и вера», а на Востоке он проявил себя в «параде автокефалий» после захвата турками Константинополя. Отказ от этого принципа, не свойственного для Средних веков, и является лейтмотивом данного исследования.