Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [58]

Начав с раздачи золота, Веселицкий хотел задобрить мурз, смягчить их сердца, сделать более податливыми к уговорам, что перевод орд на новые земли есть еще одно благодеяние России, заботящейся о безопасности своих друзей. Сам Петр Петрович не питал никаких иллюзий об их дальнейшей судьбе: он не сомневался, что если ногайцы согласятся перейти на Кубань (а именно таким было последнее решение Петербурга), то там навсегда и останутся.

Состоявшийся на следующий день разговор оказался непростым: мурзы слушали неотразимые доводы Веселицкого молчаливо, растревоженно переглядывались, но давать согласие на перевод не захотели.

— Мы благодарны за милость, оказанную твоей королевой нашим народам, — сказал едисанский Хаджи-Джаум-мурза. — Но истощенные стада не смогут проделать столь долгий, тяжкий, со многими переправами путь.

— Из-за нашего и уже живущих там народов многолюдства те земли будут нам малы и непригодны, — поддержал его Колбай-мурза.

Буджаки также роптали:

— Что нам кубанская сторона? На прежние кочевья идти надо!

Холодное, пугающее упрямство ногайцев побудило Веселицкого изменить тактику. Он выставил на первый план не переход на Кубань, а движение к Дону, разумно полагая, что потом легче будет сдвинуть орды дальше.

— Армия скоро выступит на Крым, — терпеливо разъяснял он мурзам. — Вы сами люди не токмо кочевые, но и военные — можете без посторонней помощи здраво рассудить, сколь обременительным окажется сей поход. Тысячам лошадей, быков и прочему скоту потребно много корма, который — если орды останутся здесь — уничтожат ваши стада. Тем самым движение армии сделается невозможным. А значит, отложится освобождение Крыма от турецкого ига!.. Заботясь о собственном благе, вы должны проявлять человеколюбие и к другим татарским народам, томящимся в неволе и страждущим спокойной жизни. В противном случае это деяние можно оценить только одномысленно: открытое вспомоществование нашему общему неприятелю в удержании крымцев в порабощении… Моя всемилостивейшая государыня, оказывая вам всевозможные благодеяния, давая покровительство и защищение, рассчитывает на ответную услугу знаменитых орд.

Мурзы безмолвствовали, уныло потупив глаза.

Веселицкий, чувствуя, что его речь смутила многих, окинул ногайцев орлиным взором и твердо произнес:

— Необходимость требует, чтобы орды через неделю-другую пошли к Кальмиусу!

Он вынул из коричневого портфеля скрученную в трубку небольшую карту, развернул ее и, указав пальцем назначенные ордам земли, отмеченные красной краской, ободряюще сказал:

— Для показа мест между Молочными Водами и Кальмиусом, для охраны и защищения с вами будет подполковник Стремоухов с военной командой. К тому же вы отдалитесь от разбойных запорожцев, на которых часто жалуетесь… Все! Я оставляю вас для совета и жду решительный ответ…

Под вечер в шатер Веселицкого пришли Джан-Мамбет-бей и Абдул Керим-эфенди.

— Мы держали, как ты просил, совет и всем народом постановили исполнить волю королевы, — сказал эфенди. — Но просим оставить нас здесь на некоторое время для поправления скота.

— На какое время?

— До двадцать пятого числа. А на следующий день мы выступим.

— Быть по сему, — согласился Веселицкий, опасаясь настаивать на другом, ближнем, сроке. — Но ни днем позже!

— Нет, нет, мы не задержимся, — пообещал эфенди. И добавил: — Для лучшего сведения о новых местах мы просим отдать нам карту, но перевести на наш язык названия всех урочищ и рек.

— За этим дело не станет… (Веселицкий посмотрел на Мавроева.) Напиши им названия и вручи!

В шатре было сумрачно — Мавроев взял карту, письменные принадлежности, вышел наружу, присел на раскладной стульчик и, положив карту себе на колени, стал переводить.

Веселицкий выглянул из шатра, осмотрелся, затем задернул поплотнее шерстяной полог, подсел к ногайцам и зашептал еле слышно:

— Ее величество с недоверием относится к нынешнему хану Селим-Гирею. Его упорство в желании сохранить над Крымом владычество Порты никак не может считаться за благо. Следует, видимо, подумать о другом хане — хане, который поставит службу татарским народам выше службы заморскому угнетателю.

— Селим и в прежнее свое правление показал себя нелюбезным к России, — ответил Абдул Керим. — Консула Никифора он выслал[17] — помнишь?.. А теперь не хочет понять, что враждовать с Россией — значит навлечь на Крым неисчислимые несчастья.

— Но есть ли у вас на примете особа, способная привести народ к покою и дружбе? — быстро спросил Веселицкий, обрадованный ответом эфенди.

— Есть! Все наше общество желает избрать ханом Шагин-Гирей-султана, что был сераскиром над едисанцами. Он предан России, доказав это освобождением Мавроя. И будет верен ей всегда. Он разумен, хотя и молод, и многие крымские мурзы охотно пошли бы вместе с ним под покровительство России.

— Что же мешает им так сделать?

— Прельщенные подарками и обещаниями калги, они согласились с муллами и ширинским Джелал-беем.

— А те за что стоят?.. Что противное нашли они в нашем стремлении дать Крыму вольность?

— Они говорят, что в Коране есть особая статья.

— Это какая же статья?

— Если мусульманский народ, не видя никакой опасности от меча и огня, осмелится нарушить свою присягу отступлением от единоверного государя и преданием себя иноверной державе, то будет навеки проклят.