Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [26]

Екатерина повернула голову к старшему Панину, взглядом разрешила начать доклад.

Никита Иванович раскрыл сафьяновую с золотым гербом папку и ровным, несколько монотонным голосом стал читать изложение событий, приведших, по его мнению, к войне. Доклад был составлен таким образом, что ни у кого не возникло сомнения в виновности Порты.

— Нам виновник понятен, — подал голос Орлов, когда Панин закончил говорить. — Но так ли воспримут это европейские державы?

— Смотря какие, — усмехнулся Никита Иванович. — Ежели Францию брать, так ей что ни говори — все одно будет.

Екатерина нетерпеливым жестом остановила разговор, кивнула Чернышеву.

Граф — тоже по бумаге — прочитал подготовленное в недрах его коллегии изложение войны России с Турцией во времена императрицы Анны, затем — по другой бумаге — объявил, в каких местах располагаются российские полки и в каком находятся состоянии.

Орлов, побаивавшийся неустойчивой позиции Швеции, предложил не спешить с передвижением войск из северных губерний на юг.

— Завязнув в боевых действиях в Польше, имея предстоящую кампанию на юге, надобно правильно оценить положение на северных границах, — предостерег он, играя бархатистым голосом. — Окружить себя с трех сторон неприятелями — значит возложить тяжелейшую ношу на армию, на казну, на народ… Не надорваться бы!

Орлов обращался к Чернышеву, но ответил ему Панин:

— Политические отношения с северным соседом ныне не столь напряженные, как в прежние времена, и вряд ли шведский король Густав попытается их обострить. Я полагаю, что с его стороны опасности нет.

Екатерина обвела взглядом присутствующих и с легким раздражением спросила:

— Так какую же войну будем вести, господа Совет?

Молчавший до этого Петр Панин выдавил скрипучим голосом:

— Наступательную!

Ему поддакнул вице-канцлер Голицын:

— Надо бы упредить неприятеля.

— Да, в российские границы впускать турок никак нельзя, — поспешно закивал головой генерал-аншеф Голицын.

— А ты что скажешь, Григорий Григорьевич? — Екатерина обратила взор на Орлова.

— Когда доводится начинать войну, — сдержанно ответил тот, — надлежит наперед думать и о ее конце, К чему будем стремиться?.. Цель нужна!.. А коль такой цели не иметь, то кампанию лучше вовсе не затевать и заняться изысканием способов к примирению.

— Помилуй Бог! О каком примирении вы говорите, Григорий Григорьевич? — изумился вице-канцлер Голицын. — Не принять вызов турок мы не можем! Над нами же вся Европа потешаться будет… Неужто мы так слабы, что даже Мустафе достойно не ответим?.. Нет, нет, войну надобно начинать обязательно! И вести до виктории!

— Не о том я говорю… — начал медленно Орлов.

Но Петр Панин фамильярно перебил его:

— Желательно, чтобы война закончилась скоро. А к тому имеется токмо один способ — собравши все силы, наступать на неприятеля и поразить его.

— Вдруг решительного дела сделать нельзя! — резко бросил Орлов, недовольный бесцеремонностью Панина.

— Зачем вдруг? — поддержал брата Никита Иванович. — Неприятельское войско надобно изнурить и тем принудить султана просить мира. А как изнурить — это вам граф Чернышев укажет.

Чернышев не ожидал, что Панин так ловко переведет разговор на него, — суетливо зашелестел бумагами.

— Я полагаю, что армию, направляемую на баталии противу турок, надлежит разделить на три корпуса, — продолжая искать нужный лист, сказал он. — Мы можем сейчас определить оные корпуса.

Найдя список полков, Чернышев хотел было сделать предложения, но Екатерина неожиданно отложила обсуждение военных приготовлений на два дня…

Второе заседание Совета проходило более деловито. Быстро и без споров было постановлено собрать две армии: главную — наступательную — числом в 80 тысяч человек, и другую — оборонительную — числом в 40 тысяч, в состав которой включался также обсервационный корпус в 15 тысяч человек.

Но когда Чернышев предложил назначить главнокомандующим Первой армией генерал-аншефа Голицына, а Второй — генерал-аншефа Румянцева, Петр Панин, рассчитывавший занять одно из двух мест, не выдержал — спросил раздраженно:

— Почему же Румянцев возглавит Вторую армию?

Никита Панин мягко поддержал брата:

— Столь заслуженный полководец достоин более видного назначения.

Особой приязни к Румянцеву братья не питали и заботились не о нем. Просто стало очевидным желание «комнатного генерала», как называли Чернышева Панины, угодить Екатерине: убрать на второй план Румянцева, а Петра Ивановича вообще отставить от военных дел.

Чернышев не смутился, вывернулся умело:

— Граф Румянцев — Малороссийский губернатор, командует Украинской дивизией, что положена в основание Второй армии, и казачьими полками. Неразумно лишать его возможности действовать в знакомых местах.

Петр Панин стиснул зубы, по щекам забегали желваки: доводы «комнатного генерала» были безупречны.

Екатерина согласилась с предложениями Чернышева.

— Если бы я боялась турок, — сказала она певуче, — то мой выбор, несомненно, пал бы на покрытого лаврами фельдмаршала Салтыкова. Но в рассуждении великих беспокойств грядущей войны я поберегу сего именитого воина, и так имеющего довольно славы и известности… (Она посмотрела на генерал-аншефа Голицына.) Вручаю вам, князь, предводительство армией и жду скорой виктории!