Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [19]

Потери разгромленного в этом сражении Левальда были значительны — 2,5 тысячи человек убитыми и 5 тысяч ранеными. Но и Апраксину победа обошлась недешево. 1,5 тысячи убитых и 4,5 тысячи раненых солдат и офицеров — такой оказалась цена нерешительности фельдмаршала.

Топча сапогами зеленую траву, смертельно уставший; внутренне опустошенный, Долгоруков медленно брел по полю, устланному сотнями окровавленных тел.

Он не видел искаженных предсмертными гримасами лиц убитых, но заметил расплющенную пулю, застрявшую в медной пуговице какого-то гренадера.

Он не слышал надрывных стонов истекавших кровью раненых, но услышал доносившееся откуда-то скрипучее стрекотанье кузнечика.

Он аккуратно обходил попадавшиеся на пути небольшие камни и безразлично перешагивал через лежавших вповалку на земле людей.

Он знал, что неприятель разбит, но не было сил радоваться.

Он просто не мог поверить, что уцелел в этой сумасшедшей мясорубке.

А вечером, когда закончились отпевание и похороны погибших офицеров и солдат его полка, приказал денщику подать водки и крепко напился…

Потерпев поражение под Гросс-Егерсдорфом, пруссаки стали отступать к Кенигсбергу, но Апраксин, против ожидания, не стал их преследовать. Испытывая острую нехватку продовольствия, он двадцать восьмого августа повернул полки в Курляндию и Лифляндию, чтобы стать там на зимние квартиры. А в отправленной в Петербург реляции пояснил свое решение:

«Суровость времени и недостаток в здешней земле провианта и фуража, равно как изнуренная совсем кавалерия и изнемогшая пехота, суть важнейшими причинами, кои меня побудили для соблюдения вверенной мне армии, принять резолюцию чрез реку Неман перебраться и к своим границам приблизиться».

Ожидавшие дальнейшего наступления на противника члены Конференции были крайне возмущены таким поведением Апраксина. А по столице верткими змеями поползли злые слухи об измене фельдмаршала, подкупленного якобы прусским королем Фридрихом II. В конце концов на состоявшемся седьмого октября заседании Конференции канцлер Бестужев-Рюмин, поддержанный братьями Шуваловыми, высказался за немедленную смену главнокомандующего и предание его суду.

В середине октября Апраксин получил приказ покинуть армию. А в январе 1758 года в Нарву, где он остановился, приехал начальник Тайной канцелярий генерал-аншеф граф Александр Шувалов, одно имя которого наводило страх на всю Россию. Он арестовал фельдмаршала по обвинению в государственной измене, отправил в тюрьму, из которой Степан Федорович уже не вышел.

Причем его внезапная смерть осталась окутанной таинственным покровом загадочности. По одной версии, Апраксин, не выдержав жестоких пыток, умер от разрыва сердца на допросе. По другой — избавиться от мук и позора ему помогла дочь — княгиня Елена Степановна Куракина, сумевшая передать отцу в тюрьму яд.

По предложению Конференции, новым главнокомандующим Елизавета Петровна назначила генерал-аншефа Вилима Фермера.

Включенная в состав 1-й дивизии бригада Долгорукова, состоявшая из Новогородского, Вятского и Псковского полков, зимовала на побережье Виндавы во Фрауенбурге. К смене командующих Василий Михайлович отнесся бесстрастно, поскольку ни первого, ни второго не считал достойными такой чести полководцами. Решение государыни он не осуждал, тем более что пятого января 1758 года она в очередной раз оказала ему свое благоволение, отметив боевые заслуги в минувшей кампании пожалованием звания генерал-поручика.

Начав новую кампанию в январе, войска Фермера взяли крепость Кенигсберг и заняли всю Восточную Пруссию. Однако для надежного удержания завоеванной территории следовало покорить еще одну сильную крепость — Кюстрин, осаду которой русские войска начали в первые дни августа.

В результате десятидневной методичной бомбардировки крепость получила значительные повреждения, но главное — от возникших больших пожаров в ней сгорели заготовленные для прусской армии огромные запасы зерна и сена — более 600 тысяч четвертей.

— Тем временем двенадцатого августа к Кюстрину подошли главные силы короля Фридриха II. Чтобы не распылять армию на два фронта, Фермор, сняв осаду, отвел полки на правый берег Одера, где и занял удобную позицию у деревни Цорндорф.

Спустя два дня здесь, у Цорндорфа, произошло очередное столкновение двух армий, закончившееся на этот раз без видимого успеха противоборствующих сторон.

Опытный полководец Фридрих провел удачный маневр и, обойдя позицию Фермора, зашел ему в тыл, сразу поставив русские войска в невыгодное положение — под убийственным огнем размещенной на ближайших высотах неприятельской артиллерии Фермор был вынужден перестраивать полки таким образом, чтобы развернуть их в тыл, который теперь стал фронтом. Новая позиция оказалась крайне неудобной — пересекавшие ее овраги мешали слаженности действий полков, расположенных слишком плотно и несших поэтому огромные потери. Падавшее в середину батальона ядро, словно косой, срезало десятки стоявших плечо к плечу солдат.

Начав наступление на противника, Фридрих применил свой излюбленный прием — косую атаку. Удар наносился сначала по правому флангу, смяв который войска затем обрушивались на центр сразу с двух сторон — с фронта и фланга. У Фермора на правом фланге находилось 17 тысяч штыков и сабель, а Фридрих послал в атаку 23 тысячи.