Князь Шаховской: Путь русского либерала - [134]

.

У самого Дмитрия Ивановича в семье в отношениях с дочерьми были также свои проблемы. Серьезные противоречия в религиозно-духовной сфере, приводившие к постоянной, но содержательной философской дискуссии, возникли у него с Натальей Дмитриевной. Младшая дочь, жена православного священника, горячо и искренне любящая Михаила Владимировича, всем сердцем и душой принявшая православие, разделяла позицию мужа в его критике сотрудничества ряда высших церковных иерархов с советской властью. В частности, она присоединилась к течению «непоминающих», к которому примыкал и М. В. Шик, составивших оппозицию официальному руководству Русской православной церкви (местоблюститель — митрополит Сергий). Они проповедовали неподчинение в форме неупоминания имени митрополита Сергия на литургии. У Д. И. Шаховского, по свидетельству В. И. Вернадского, подобная линия поведения дочери и зятя вызывала раздражение. Он видел в этом проявление узкого сектантства^{388}.

Но гораздо более глубокое расхождение существовало между отцом и дочерью в вопросах веры. Шаховской в своем процессе поиска истины фактически попытался обосновать новую религию. В письме И. М. Гревсу от 3 декабря 1928 года он со всей определенностью и открытостью признает это: «Мы несомненно думали о новой религии, когда создавали Братство. И вместе с тем вовсе не мечтали быть какими-то полными новаторами, мы вместе с тем, по моему, не были и рационалистами или были ими лишь постольку, поскольку не могут ими не быть не следующие шаблону жизни молодые люди в эпоху перелома… С чувством свободы, с верой в науку — скорее в народ и в глубь открывающейся живому чувству жизненной тайны — вот с чем мы шли в жизнь. И, конечно, в близком будущем мы видели перед собой оформленную общими усилиями — с участием народа — религиозно-философскую доктрину»^{389}.

Разумеется, Наталья Дмитриевна как православный человек не могла принять подобного новаторства. Развернувшаяся полемика, а переписка на эту тему была весьма продолжительной, представляет большой интерес для исследователей в их понимании позиции обоих оппонентов. Так, в письме, адресованном дочери (3 сентября 1929 года), Дмитрий Иванович рассуждал: «Я утверждаю, что процесс развития понимания истины продолжается и после Христа… суть моих вопросов та, что если признание существования истины устраняет свободу исканий для лучшего ее уразумения, то замкнутая в таких закоченелых формах религия становится не живым источником веры, а тормозом, а в некоторые эпохи, какова и наша, это устранение свободы искания отражается гибельно и на жизни церкви». Весьма характерно также следующее его замечание: «Не мешает помнить, что без еретиков не могло бы быть воздвигнуто здание христианского вероучения и с исчезновением ересей чрезвычайно ослабела творческая работа христианской мысли, и только с вовлечением еретических мнений в круг рас-суждений церкви может быть возобновлена активная работа христианской мысли»^{390}.

Нельзя не отдать дань уважения последовательности и настойчивости Дмитрия Ивановича в утверждении своих взглядов, но вряд ли они были приемлемы для его дочери, которая в одном из последних обращений к своим детям — внукам Дмитрия Ивановича, писала: «В молодости я хотела изменять мир, а потом поняла, что мир уже изменил Христос, и все дело в том, как каждый человек ищет свой путь к Нему»^{391}.

Духовная разобщенность с дочерью не могла не влиять на общее настроение отца, круг близких людей которого неуклонно сокращался.

В 1925 году умер А. А. Корнилов. Здоровье его уже давно было подорвано. В июле 1917 года, в период кризиса Временного правительства, с Корниловым сделался удар. Его перевезли домой в полупарализованном состоянии. Постепенно оправившись и вернувшись в Петроград, он смог опять заняться научной работой. Плодом ее стала книга «Годы странствий Михаила Бакунина», основанная на материалах семейного архива Бакуниных.

Друзья поддерживали с ним тесные взаимоотношения. Очень много общался с Корниловым Г. В. Вернадский, который стал его другом. Беседовал обыкновенно о собственных трудах А. А. Корнилова и о ходе новейшего периода русской истории, приведшего к современному положению.

A. А. Корнилов был в то время секретарем ЦК партии народной свободы, но продолжал заниматься и русской историей. «Я часто у них бывал по вечерам, — вспоминал Г. В. Вернадский. — Сначала мы сидели с Александром Александровичем в его кабинете, обрамленном полками с книгами и папками с рукописями. Беседы с ним всегда бывали для меня интересны и поучительны. Екатерина Антиповна в это время готовила ужин и потом, уложив Талочку спать, ужинала с нами»^{392}.

«Год юбилеев был и годом смертей… И чуть не половина нашего первоначального состава уже в могиле», — писал Д. И. Шаховской И. М. Гревсу. Вскоре после А. А. Корнилова умерли Харламов, Обольянинов. «Круг близких, дорогих близких братьев все более сжимается, и остается нас совсем немного — и мы в разброде, — писал Д. И. Шаховской B. И. Вернадскому 15 мая 1925 года. — Каждый в своих идейных исканиях, но на своем жизненном посту, замираем единицами, не как целое… Была ли ошибка в нашей молодой конструкции? Явились ли мы раньше времени? Не хватило ли смелости мысли? волевого хотения? Понемногу, когда уходили из жизни дорогие, близкие люди — Шура, Федор, — когда жизнь совершенно изменила окружающее, все же мы чувствовали, что моральные и идейные основы нашего жизненного пути остались нетронутыми и мы им не изменили, но шли, однако, к ним