Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869 - [33]

Когда наши скрылись, пикет успокоился, а светлейший, поспешив спуститься с горы, напрямки поскакал к гусарам. Здесь мне привелось быть свидетелем гнева и негодования князя, едва ли не в первый раз за всё время моего нахождения при нём.

Крымско-татарский полуэскадрон, шедший впереди гусар, наткнулся на английский разъезд и успел захватить двух драгун; остальные спаслись, пользуясь туманом. Как бы в отмщение за неудачу, обоих пленных вели связанными.

— Стыдитесь! — крикнул светлейший полковому командиру Бутовичу-Бутовскому, — не вымещайте на пленных своей неудачи… Долой веревки!

Между тем, князь, прибыв к гусарам, застал перепалку двух командиров между собою. Халецкий упрекал Бутовича за его непозволительное отступление и, завидев светлейшего, подъехал к нему с жалобою. Я съехался с адъютантом Харьковского губернатора Кокошкина, Гриневым, который накануне, по поручению своего генерала, прибыл к нам в армию и попросился у князя участвовать в рекогносцировке. Так как он был свидетелем скандала с веймарцами, то и рассказывал все его подробности, как беспристрастный зритель, сперва мне, а потом светлейшему.

По возвращении на бивуак, князь немедленно написал приказ об отобрании полка у Бутовича и послал меня показать содержание приказа князю Петру Дмитриевичу Горчакову. Петр Дмитриевич, прочитав приказ, пошел к светлейшему просить об отмене этого распоряжения, на том основании, что — во 1-х) не имеется в виду подходящего штаб-офицера для замещения Бутовича, а во 2-х) что князь еще не уполномочен, так как он не главнокомандующий, а ему только подчинены войска, как старшему по чину. Светлейший согласился и ограничился лишь выговором Бутовичу в приказе.

При наших наблюдениях с упомянутой высоты, нам были видны со стороны Балаклавы два неприятельские укрепления и лагерь на Сапун-горе.

Князь долго не мог забыть злополучной рекогносцировки и, провожая Гринева, просил его — «не выносить сору из избы».

26-го сентября гусар отправили к Бахчисараю, где их соединили с сводной резервной бригадой, под командою генерала Рыжева. В этот день узнали мы, что неприятель шарил что-то около Ялты, выбросив там какой-то отрядец. Вследствие этого, на другой день (27-го числа) князь послал Вилебрандта с отрядом рекогносцировать местность к стороне Ялты. Между тем, союзники в течение предшествовавших дней заготовляли всё потребное для траншейных работ и подвозили предметы для вооружения своих батарей. Таким образом, 28-го сентября, пользуясь бурной погодой, ночью, они открыли осадные работы. После продолжительного штиля, тогда задул первый свежий ветер. С оборонительной линии Севастополя неусыпно старались мешать работам союзников.

День 29-го сентября светлейший посвятил осмотру неприятельских работ против правого фланга нашей оборонительной линии. Замечу здесь, что, со времени прибытия нашего отряда на Бельбек, делались охотниками из Севастополя частые вылазки для разорения хуторов, для осмотра местности, или для захватывания неприятельских постов. Вылазки эти развивали удальство и они поощрялись начальством. Князь послал Корнилову четыре знака военного ордена: из них три достались бутырцам, один — матросу.

30-го сентября уланская дивизия генерал-лейтенанта Корфа, прибывшая в Крым, обложила Евпаторию и с этого дня блокировала ее.

1-го октября Владимирский полк занял Чургун, куда был назначен дивизион сводных улан, с целью препятствовать подвозу неприятелям жизненных припасов туземцами-татарами из Байдарской долины. Осматривая расположение этого отряда, светлейший снабдил командира его инструкциею и распорядился отобранием у неприятеля водопоя на Черной речке. В этот же день из Евпатории была сделана вылазка, причём с нашей стороны был единственный раненый — генерал-майор Владиславлевич.

2-го октября светлейший получил известие о скором прибытии в нашу армию их высочеств, великих князей Николая и Михаила Николаевичей.

Необыкновенно заботливый характер светлейшего, при обширном круге разнообразной его деятельности, не давали ему покоя: он целые дни проводил на ногах или на коне, мало пользуясь и палаткой, разве только когда приходилось писать. Во избежание суетни, он держал около себя, под рукою, всё в исправности и порядке, дабы в случае тревоги не приходилось хвататься за что ни попало. Никогда не разбрасывал вещей: всё, в чём только была надобность для дела или для поездки, было размещено по многочисленным карманам его одежды. В карманах у князя находились все письменные принадлежности, справочные и памятные записки, вырезки из карт известных позиций, циркуль, лупа, бинокль, сбор хирургических инструментов, вещи для перевязки, патроны, запасные часы, маленький револьвер, ржаные сухарики, мятные лепешки, фляжка с коньяком — и чего, чего только у него не было; и всё-то в систематическом порядке, так, что, никогда не шаря по карманам, князь доставал прямо и сразу что ему было нужно. Одежду он постоянно носил одну и ту же, флотской формы. На нём был черный жилет с карманами в три ряда; за ним камзол — тоже с шестью карманами; сверх камзола князь надевал коротенькую серую шинельку в рукава, солдатского сукна и покроя, переполненную карманами, и сверх её накидывал еще широкую солдатского-же серого сукна шинель, сшитую на манер плаща, длиною немного пониже колен. Для карт у него была особая сумка, надевавшаяся на казака, равно как и большая зрительная трубка в чехле.