Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [40]
Несмотря на умиротворяющий, все заносящий снежок, примирением тут и не пахнет. И я начинаю понимать, что пропасти-то нет, нет раскола, а есть трагический нерасторжимый сплав, вошедший в национальный характер. И это не «стокгольмский синдром», это нечто более глубокое и не познанное до сего дня.
Попробую проиллюстрировать этот непознанный российский синдром сценкой из недавнего прошлого. Осенью 2012 года моя родная тетка Раиса Ивановна, младшая мамина сестра, праздновала свое 90-летие. И ей, первой из семьи поехавшей в Ухт-Печорский пересыльный лагерь к своему отцу, Ивану Николаевичу Павловскому, в день 90-летия ее старший сын, мой любимый двоюродный брат Сережа, приколол на грудь медаль с изображением Сталина. Почти все сидящие за столом зааплодировали… Кроме меня и моего сына. А я в очередной раз вспомнила, как мама за несколько недель до смерти сказала мне горько и спокойно: «Всю жизнь я пыталась выдавить из себя кровь раба. Не удалось. Но может быть, удастся тебе…»
Сергей же до сегодня остался членом Коммунистической партии (в ее нынешней ипостаси КПРФ), активным деятелем Союза офицеров. И отторжения у меня почему-то это не вызывает, лишь непроходящее удивление. Вот, пожалуй, в чем разгадка моего пристрастия к Фолкнеру, который как никто близко подошел к тайне и травме рабства. Конечно, на совершенно другом материале, в другую эпоху, в другой стране. Но по существу эта травма и тайна во все времена и на всех континентах затрагивает одни и те же человеческие глубины. Во множестве характеров, порожденных рабством и изображенных Фолкнером, есть что-то неодолимо привлекательное. И это страшно.
3) В той же песне «Желание славы» ярко обнаружилась еще одна поразившая и привлекшая меня черта галичевского таланта – беспощадность к себе. Избалованный женщинами красавец, уже изведавший славу и благополучие признанного советского драматурга и киносценариста, он смог сказать о себе:
В общем-то, это не уступает пушкинскому:
Очень трудно пониманию перерасти в действие. Да и в какое? Только вчитываться, вдумываться, пытаться понять… И сказать – себе и другим – два-три слова.
Непроходящую художественную ценность творчества Александра Аркадьевича доказывает, на мой взгляд, то уязвленное чувство, с которым отзывались о нем не сумевшие реализовать себя до конца советские писатели. Умница Юрий Нагибин нарисовал портрет Галича в своем «Дневнике» желчно и завистливо, но на редкость выразительно. А. И. Солженицын, с его такой понятной для гения и все-таки обидной глухотой к чужому словесному дару, и тот не смог не написать о Галиче в двухтомнике «Двести лет вместе». Да, он совершенно не понял сути и пафоса галичевского творчества, но оно его задело за живое, заставило высказаться, а это дорогого стоит. Словом,
(«Баллада о стариках и старухах…»)
А ларчик просто открывался, и об этом сообщает концовка вышеупомянутой песни: ведь «живем мы в этом мире послами / Не имеющей названья державы».
При всей значимости для нашего поколения Галич все-таки чаще и пронзительнее пел о язвах хоть и недавнего, но прошлого, да и уехал он из России в 1974 году. Безусловным общенародным кумиром семидесятых стал Владимир Высоцкий, не увидевший при жизни ни одной книжки своих стихов («Нерв», составленный Р. Рождественским, вышел в 1981 году, через год после его смерти). Но магнитофонные записи его песен были, без преувеличения, в каждом доме. Мой младший брат Коля замечательно играл на гитаре и пел «под Высоцкого». Он не просто знал практически все его песни, но переписал с магнитофона от руки все доступные тексты! И я (из-за пониженного слуха магнитофонные записи очень трудно воспринимались) уже тогда начала понимать филигранность словесной техники Высоцкого, емкость его слова, сюжета, образа, словесного жеста. Все старательно замазываемые и отретушированные официальным искусством язвы советского прошлого и настоящего открывались в его песнях, и открывались «от первого лица», что было особенно убедительно.
Репрессии – в «Баньке по-белому» (1968):
В «Балладе о детстве» (1975):
Война:
(«Штрафные батальоны». 1964)
Тюрьма:
(«Мы вместе грабили одну и ту же хату…». 1963)
Пьянство:
(«Милицейский протокол». 1971)
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.