Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [39]

Шрифт
Интервал

Есть магнитофон системы «Яуза»,
Вот и все. И этого достаточно.
(«Мы не хуже Горация»)

После 1968 года, в марте которого состоялся знаменитый концерт Галича в новосибирском Академгородке, стала известной песня «Памяти Б. Л. Пастернака»:

…Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели…
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!

Я всегда цитировала эти строчки, когда рассказывала студентам о Пастернаке.

После вынужденной эмиграции Галича в 1974 году до читающего сообщества стала доходить его пронзительная лирика: «Песня исхода», «Поезд», «Уходят друзья», «Песня про велосипед», «Опыт ностальгии». В 1970-х уже вовсю развернулась еврейская эмиграция из СССР, и многие, кого это коснулось непосредственно, повторяли:

Уезжаете?! Уезжайте —
За таможни и облака.
От прощальных рукопожатий
Похудела моя рука!
(«Песня исхода». 1971)

Наслушавшись этих песен, я, как всегда с полюбившимися авторами, начинаю собирать все доступное самого Галича и о нем. К сожалению, в полном объеме Александр Аркадьевич дошел до нас только к двухтысячным. В 2006 году я куплю (наконец-то не «достану», а куплю, и не на барахолке, а в магазине) зеленый томик «Новой библиотеки поэта», который с тех пор станет одной из самых любимых и перечитываемых книг. Почему?


1) Как уже говорилось, многие его песни являют собой микроскопические социально-бытовые романы невероятной плотности, в которых психологическая точность и мастерство языкового перевоплощения, без преувеличения, на уровне гениальности. Возьмем одну из моих любимейших песен – «Вальс-балладу про тещу из Иванова» – о «гражданской казни» неформального художника:

Ох, ему и всыпали по первое,
По дерьму, спеленутого, волоком!
Праведные суки, брызжа пеною,
Обзывали жуликом и Поллоком!

Эллипсисы первых двух строчек (пропущенное существительное «число» из «всыпали по первое [число]», выброшенный глагол «протащили» или «проволокли») обеспечивают не только емкость поэтической строки, но и непринужденность устного пересказа скандального происшествия. То, что речь пойдет о живописце с нестандартной техникой и оригинальным выбором объектов изображения, передано беглым упоминанием знаменитого американского абстракциониста Джексона Поллока, репродукции с картин которого, «разбрызганных» краской по полу, в шестидесятые годы начали доходить до советского зрителя.

Нищий семейный быт незадачливого, лишенного «мастерской, договора и прочего» художника подан в двух строках:


Томка вмиг слетала за «кубанскою» (одна из самых дешевых марок водки. – Н.Р.),

То да се, яичко, два творожничка…


Разумеется, ни мяса, ни сыра, ни овощей, обычное яйцо бережно именуется «яичком».

Безрадостный и бедный пейзаж небогатых городских окраин тоже укладывается в две строки:

За окошком ветер мял акацию,
Билось чье-то сизое исподнее…

Это вам не «Белой акации гроздья душистые…» и не «Стонет сизый голубочек»!

Диалог тещи Ксении Павловны с дочерью, с репликами в два-три слова, упакован в пять строф. В концовке его спрессованы вся мудрость, терпение и великодушие «простой русской женщины» (как любила выражаться тогдашняя пресса):

– Пить-то пьет? —
Как все, по воскресениям!
– Риткин пьет, вся рожа окарябана!
…Помолчали, хрустнуло печение,
И, вздохнув, сказала теща Ксения:
– Ладно уж, прокормим окаянного…

«Больничная цыганочка» написана от первого лица – от имени шофера большого начальника, попавшего вместе с ним в больницу после аварии. И авария-то случилась по вине этого самого выпившего начальника, «все хватавшего баранку рукой», но ему в отдельную палату «возят еврея-профессора» и «создают персональный уют». Между больничным и житейским бытом того и другого – пропасть, но когда начальник умирает от инфаркта, обнаруживается, что в войну этой пропасти не было:

Да, конечно, гражданка [то есть гражданская жизнь] гражданочкой,
Но когда воевали, братва,
Мы ж с ним вместе под этой кожаночкой
Ночевали не раз и не два…

И потрясенный читатель/слушатель понимает: шофер и начальник – один народ, одно военное поколение, и от этого единства нам никуда не уйти. Да и не видать его больше, этого единства, исчезнувшего навсегда.


2) Социальный раскол общества, часто сводящийся к разному уровню житейского комфорта, с разной мерой таланта изображало множество литераторов, но Галич, один из очень немногих, показал и другой, непримиримый, не прощенный и не прощаемый раскол между палачами и жертвами, между теми, кто сажал, и теми, кто сидел.

Песня «Желание славы» вновь переносит слушателя в больничную палату:

Справа койка у стены, слева койка,
Ходим вместе через день облучаться,
Вертухай и бывший «номер такой-то»,
Вот где снова довелось повстречаться!

И вроде бы оба «на пенсии теперь, на покое», им «теперь невмоготу друг без друга». Но, не выдержав, бывший вертухай перед смертью выхаркивает:

«Жаль я, сука, не добил тебя в Вятке,
Больно ловки вы, зэка, больно ловки…»

Галич, однако, не был бы Галичем, если бы не вывернул эту ситуацию еще одной, последней, такой обычной, но ошеломляющей стороной:

Я простынкой вертухая накрою…
Все снежок идет, снежок над Москвою,
И сынок мой по тому по снежочку
Провожает вертухаеву дочку…

Рекомендуем почитать
Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Равнина в Огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.


Воспоминания

Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».


Моя жизнь

Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.


Дневник. Том 1

Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.