Книга за книгой - [9]

.

Шли недели, ничего не происходило. Но я знала, что он задумал и как объявится. В июне коров перегонят на летнее пастбище, и мы со старшей сестрой переселимся на сэтер[4]. Домик стоит далеко от хуторов и высоко в горах. А рядом другие такие же домишки, и во всех девчонки-коровницы. Где девчата, там и парни. Я прикинула, что если он захочет со мной свидеться, а в этом я не сомневалась, то придет на сэтер.

Лето в Западной Норвегии не чета здешнему. Там летний день ограждают горы и насыщают глубиной, а тутошние летние денечки открытые, широкие, разлапые, но не только в том дело: дома лето буйно-зеленое, если можно так выразиться, а тут, на равнинах Сконе, зелень сухая, с желтым, белым и светло-коричневым подбоем, а до́ма в Вестланде зелень влажная, пышная, темная. А ночи здесь темные, там — светлые.

Мне до сих пор не хватает светлых летних ночей, как когда мы сидели на склоне за домом и смотрели на долину: в одном конце фьорд, в другом — стена гор. Небо до того белое, аж звезд не видно, и совестно уходить в такую ночь спать. И дождливых дней на сэтере мне не хватает, когда мы сидели в домике: разведем огонь и вяжем, или в карты играем, или просто в окно глядим. И теплых ясных дней, когда мы купались в яме в реке, задерешь голову, а там горы, белые вершины под темным небом, и мошкара пляшет в лучах солнца. В то лето я как увижу красоту или если что приятное случится, сразу об Иваре думала.

Когда мы укладывались спать, я подолгу лежала и вслушивалась в звуки, которые могли бы сопровождать его появление. Но только одиноко брякали в горах колокольчики коров и овец, да изредка птица звук какой подаст. Редкий вечер заиграет вдали скрипка или гармошка.

Лежа без сна и мечтая, я видела себя той девушкой, которая ждет его и принимает его.

Это была моя идентичность.

Очень привлекательный образ себя, гораздо привлекательнее моего обычного. К тому же цельный и не обремененный деталями; все, что было мной, устремилось в него и утонуло в нем.

Ивар пришел, конечно же.

Пришел вместе с приятелем, я расслышала их голоса издалека, снизу горы, ночь была из тех, когда звуки разносятся далеко. Потом раздались шаги за стеной, и один шикнул на другого.

Я улыбнулась.

Сестра на своей кровати повернула голову и уставилась на меня. Я приложила палец к губам. Она захихикала, я погрозила ей кулаком.

Они уже были в комнате под нами. Скрипнула лестница.

Все, пошли обратно, шепотом сказал один.

Второй, он стоял на лестнице, громко засмеялся. Это был Ивар.

Он поднялся на две ступеньки выше, и я увидела его голову над краем лестницы.

Юханна? — позвал он.

Я здесь, откликнулась я.

Сердце колотило по ребрам, как молотком. Как же оно колотилось!

Мы пошли к водопаду. Он почти ничего не говорил. А там обнял, резко и жарко, и я почувствовала прижатое ко мне твердое тело, это ощущение до сих пор не забылось.

Смуглый, молчаливый, опасный, думала я об Иваре.

На что мне смуглый, молчаливый и опасный, я не думала.

Долгими, бессонными вечерами на сэтере я мечтала, как он прижмется ко мне. До того доходило, что я могла встать и пойти к водопаду, белому сиянию в сероватой ночи.

Он пришел опять, и на этот раз поцеловал меня. Он выпил, сладковатый запах возбуждал.

На Ивана Купалу мы все собрались у костра на площадке у реки. Он схватил меня за руку и повел прочь от всех, я легла навзничь и приняла его. Потом во мне все горело от радости и стыда.

Я запятнала себя, как мне хотелось, и радовалась.

Вышла я за него тем же летом. Он построил новый дом рядом со старым родительским, и мы там поселились. У нас родилось трое детей, погодки. Ко мне он интерес утратил, к ним никогда не имел.

Многие так живут, вовсе не я одна. Но я была совсем молоденькая еще, не могла же дверь захлопнуться перед моим носом так рано?

Он пил, гордости не имел, зверел, если я говорила, что неплохо бы ему поискать заработок, пока нет постоянной работы. Я знала, что он любезничает с девушками и наверняка спит с ними. На его смуглость, светлые глазищи и пьяную разнузданность слетались многие. У него, правда, хватало такта устраивать все это за пределами нашей деревни.

Мне не с кем было поговорить, не к кому пойти — одна была совершенно. Нет, дети у меня были, но я срывалась на них, точно как мать на меня.

Сперва я старалась его понять. Понять и оправдать. Тогда я чего-то еще от него хотела, иногда получала, что хотела, и временами нам бывало хорошо, а потом мне уже ничего от него не хотелось, я просто терпела его, и все.

Десять с лишним лет это был мой единственный опыт любви.

Началось война, никак существенно не изменив нашу жизнь. В деревне появились немцы, в стороне от нее — лагерь для военнопленных. Ивар шоферил у немцев, в этом не было ничего такого, другие деревенские пошли к ним строить, крестьяне продавали им молоко, овощи и мясо, а рыбаки — рыбу. Язык был естественным барьером, так что с немцами он не якшался, в смысле — не приводил их в дом или не пил с ними после работы накоротке, за одним исключением.

Там был офицер, австриец, и он хорошо говорил по-норвежски, потому что в детстве приезжал сюда на лето, и они с Иваром не сказать подружились, но завели знакомство.