Книга воспоминаний - [364]

— И, — прибавил он, — надо сказать, что союзники посылали их на самые опасные задания, так что норвежского торгового флота фактически и не осталось.

VI

В первых числах мая из Луостари пришел приказ отобрать у норвежского населения все радиоприемники. Это была нелепость — немцы уже раз их отбирали, и они остались только у тех, кто подпольно слушал Лондон и Москву. Зачем это было нужно — я скоро понял: когда норвежцы притащили в комендатуру свои приемники, я обнаружил в комнате рядом с кабинетом коменданта целую группу наших старших офицеров — явно близился конец войны, и каждому хотелось самому об этом услышать. Но увы — все приемники, кроме одного, оказались неисправными, а исправный взял себе Лукин-Григэ.

7 мая я сидел рядом с кабинетом коменданта и крутил приемник. Вдруг слышу громкий голос:

— Говорит граф Швсрин фон Крозигк…

После гибели Гитлера (еще достоверно не известной, но предполагавшейся) и бегства Риббентропа в неизвестном направлении граф Швсрин фон Крозигк был и министром иностранных дел и заместителем при адмирале Дсницс, главе временного немецкого правительства в Киле. Сейчас он возвещал о том, что немецкое правительство приняло требование о безусловной капитуляции и отдало приказ всем войскам прекратить сопротивление.

Я сейчас же сказал об этом Лукину-Григэ, Ефимову, Грицанснко и другим нашим лейтенантам и солдатам — и стало «беспощадно ясно», что надо выпить, и основательно. К сожалению, во всем здании комендатуры не было ни капли спиртного.

8 надежде уж не знаю на что я вышел на улицу. Вижу: навстречу идет наш милый шифровальщик и держит одну руку другой.

— Что случилось?

— Сильно порезался, бинта нет.

Я сразу сообразил, что надо его вести в новую норвежскую больницу (в бывшей школе): уж там-то есть спирт!

Пошли мы с ним туда, поднялись наверх; я говорю доктору и подмигиваю, как могу: вот, порезал человек руку, спиртом бы промыть хорошо. А он говорит: не надо никакого спирта, надо только перевязать, это ты и сам бы мог.

Перевязали с'му руку, и мы в полном расстройстве чувств выходим на лестницу. Смотрим — навстречу поднимается капитан с «Либерти», а у него бутылки и в карманах куртки, и в карманах брюк.

— Зять? Куда это ты? Ты что, не знаешь, что произошло? Это же обмыть нужно.

Вернулись мы к морякам-медикам, и тут началась могучая попойка. В середине ее мой тихий шифровальщик взбунтовался: указывает на черный форменный галстук доктора и кричит:

— Почему черное? Это оскорбление! — Я перевел. — Тот подошел к своему рундучку и вынул из него ярко-красный галстук, и тут же повязал его.

Длилось это долго, но не дотемна. Я почувствовал, что нашим хозяевам приятно побыть и одним, и ушел, уведя с собой шифровальщика. По дороге мне встретился капитан Карлсен:

— А, Дьяконов! Хорошо, что я тебя встретил, вот тут такое дело… — Потом взглянул мне в лицо и сказал:

— Подождет это дело!

Я вернулся в комендатуру и завалился спать на своих нарах.

Как известно, 8 мая День Победы справляли наши союзники, но на советско-германском фронте еще продолжались бои в Праге, где генерал Шёрнср, когда-то командующий немецкими войсками в Финляндии и Норвегии, еще продолжал сопротивление, а сломить его помогали нашим войскам еще и власовцы, перешедшие в тот миг на нашу сторону (что, впрочем, им не помогло). Но, не справляя еще официально Дня Победы, не могли же мы не справить сто с союзниками по приглашению капитана «Либерти»? На этот раз я упился тоже и ничего не помню, кроме того, что давал салют цветными трассирующими крупнокалиберными пулями из корабельного «Эрликона»[358].

На 9 мая было назначено совещание Даля и некоторых членов его миссии с командующим армией генералом Щербаковым. Совещание предполагалось по текущим деловым вопросам, но оно совпало с нашим Днем Победы. Утром Даль с сопровождающими его лицами явился к нам в комендатуру явно не вполне трезвый, но не мог отказаться от того, чтобы выпить с Лукиным-Григэ за Победу. Я, ожидая нелегкий день, благословил предусмотрительность моего полковника, благодаря которой в моей рюмке была вода. Тем более, что тост тут был не один. Наконец, Даль, ссылаясь на то, что сто в Луостари ждет генерал, оторвался от гостеприимства Лукина-Григэ, и мы все погрузились в два «козлика» — уж не знаю, обзавелся ли к этому времени Даль своими или они были из нашей дивизии — и помчались по горным дорогам к штабу армии. Я ехал на задней машине, и несколько раз видел, как Даль пытался вывалиться из своего «виллиса», а когда мы наконец доехали до землянки Щербакова, то норвежский командующий поскользнулся в луже и упал перед порогом. Это не помешало ему на совещании (как это и обычно бывало) добиться от Щербакова всего, что ему требовалось от него; только иногда, сказав фразу и дав мне перевести её, он снова и снова повторял её же. Рядом со Щербаковым сидел Поляков, записывал что-то в блокнот, а рядом с Поляковым сидел Липпс. По другую сторону стола сидели я и генерал Сергеев; другие офицеры сидели у стен.

Когда заседание было закончено, Щербаков пригласил ьсех поужинать. За большим столом (покрытым широкой белой скатертью, но явно составленным из нескольких столов поменьше) уселись человек двадцать-двадцать пять и трое-четверо норвежских офицеров.