Книга воспоминаний - [362]

Увы, таких сообщений приходило немало не от одного только Зорге.

К тому времени норвежские отряды уже некоторое время продвигались по выжженной земле за Таной. Начались операции по захвату немецких маяков и базы на о. Сёрёйа, обслуживавших немецкие подводные лодки, которые продолжали активно действовать в Баренцевом море. Последнее письмо Полякова укрепило Даля в решении перенести свой штаб и миссию в городок Кэутокейно в глубине Западного Финнмарка. Дел там хватало, там еще не было норвежской власти. Переезд состоялся уже после 9 мая. В Кэутокейно не было шоссейной дороги, туда не было телеграфной линии (хотя норвежцы позже наладили телефон), и связь была только по радио — и притом не с Поляковым. В Сёр-Варангере была оставлена только норвежская комендатура в Киркенесе во главе с капитаном Карлсеном, полиция и врачи.

Кроме Володарского, в составе миссии Даля был еще один военно-морской врач, Квиттинген — умный и решительный человек, ветеран борьбы с фашизмом: он был врачом негуса Хайле Селассие во время войны в Эфиопии (Абиссинии) с итальянскими фашистскими войсками, ушел из страны вместе с негусом и последней абиссинской частью. По его словам, он содействовал ускорению высадки союзных войск в Нормандии таким образом: среди моряков, которые должны были обеспечивать высадку, был высок процент больных сифилисом. Он же предложил их лечение сухой баней: в ней температура воздуха нагонялась до 50–6 °C° и больше, и бледная спирохета дохла. Правда, он признавал, что при этом методе лечения были смертельные случаи, но ввиду срочности военной задачи надо было идти на такой риск. Этот врач и его два товарища — курсанты-медики — решили создать в Киркенесе больницу — маленькая больничка Володарского, как сказано, могла фактически служить лишь как амбулатория, а в округе теперь стало отмечаться немало серьезных заболеваний.

Больницу решено было оборудовать в бывшей школе. Я уже рассказывал, что ее здание было подорвано торпедой, но почему-то пострадал только первый этаж; если подвести под здание бетонные подпорки, оно годилось к использованию. Обратились к фирме «Сюдварангер» — у них был и цемент, и рабочие, но заведовавший руинами завода инженер отказал в какой-либо помощи. Врачи тогда тем не менее где-то сами раздобыли цемент, им согласился помогать один старый рабочий, и к концу апреля они привели здание в пригодное состояние. На верхнем этаже разместилось жилое помещение и приемный покой.

За нашими повседневными делами было легко забыть, что идет война. Но вот вслед за одним из норвежских ботов и очередным «Либерти», прибывшим в порт Киркенес, во фьорд ворвалась немецкая подводная лодка и выпустила торпеду — промахнулась по обоим судам, но разнесла вдребезги старый причал, а во всем городе повылетали сохранившиеся или восстановленные стекла. — Ей не удалось, однако, уйти обратно в Баренцево море — у выхода из фьорда она была потоплена нашими катерами.

Около этого времени до нас дошло известие о потоплении подводной лодкой — по-видимому, той же самой — большого гражданского транспортного судна между полуостровом Варангер и полуостровом Рыбачий — в двух шагах от Кольской губы[357]. Никто не спасся. Война еще продолжалась.

Как-то раз в Киркенес приехал сам генерал Щербаков. Это было еще до отъезда Даля в Кэутокейно; Лукин-Григэ пригласил его (и, конечно, меня) и устроил неплохой выпивон для двух начальников. Щербаков, который, как я не раз видел во время наездов Даля в Луостари, легко выносил алкоголь в значительных количествах, тут вдруг — без нужной закуси, что ли — перепился, да и Даль заложил основательно. Я сидел с ними и упорно, по приказу, переводил их разговор.

Щербаков: Ты консерватор, я коммунист — почему ты считаешь, что я плохой человек?

Даль: Я не считаю Вас плохим человеком, но наши взгляды различаются.

Щербаков: Ты консерватор, я коммунист — почему ты считаешь меня плохим человеком?

И так ad infinitum.

Это не в упрек генералу — он был умница.

В этот приезд Щербаков увидал меня в солдатской шинели и гимнастерке и приказал мне завести офицерский китель и офицерскую шинель. Куда-то я ездил за ними. И ездил, как всегда, на нашу территорию, при моем проклятущем пистолете. На обратном пути наткнулся на контрольный пост, где отбирали трофейное оружие. Напрасно я пытался доказать, что мой браунинг — не трофейный, а внесен в мой документ — отобрали. Должен сказать, что я вздохнул с облегчением.

Однако ненадолго. В следующую поездку в Луостари меня задержали за то, что я без оружия. Пришлось ехать куда-то к черту на рога — на склад трофейного оружия — и они-таки нашли мой браунинг и вручили его мне обратно. Но я сделал его безопасным — вынул из него обойму. Так и сдал при демобилизации, без обоймы.

Хотя часть моей работы с меня сняла норвежская полиция, но и сейчас, в апреле и мае, то и дело приходил ко мне наш дневальный в лягушачьей форме и говорил:

— Товарищ капитан, там норвеги пришли.

Однажды пришла дама с молоденькой, чрезвычайно некрасивой дочкой и требует приема у коменданта. Я говорю:

— Комендант занят, он не может вас принять, изложите, пожалуйста, ваше дело мне.