Книга попугая - [78]
Худжасте хотела последовать его совету, но день выложил свои драгоценные камни, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…
Рассказ о Хуршид, жене Утарида,
и трех юношах
Ночь тридцать третья
Когда румийская невеста-солнце ушла в Занзибар запада, а китайский царь-месяц пришел из Китая востока, Худжасте с сотней горестных морщин на лбу, поникнув головой, пришла к попугаю. Когда попугай увидел, что лоб этой китайской красавицы покрыт складками и что волосы этой гречанки одного цвета с яхонтом, он спросил: «О царица китайских красавцев! О повелительница туркестанских идолов! Как проводишь ты время, состоящее из прошедшего, настоящего и будущего?» — «О вчера, — ответила Худжасте, — представляющем собой прошедшее, я сожалела; сегодня, представляющее собой настоящее, меня тяготит, а мысль о завтра, являющемся будущим, повергает меня в страх. О попугай! Я терзаюсь сомнениями: ведь я никогда не радовалась чужому горю, никогда не находила услады в чужом несчастье, почему же на меня обрушилось столько бед?! Почему столько несчастий устремилось на меня?!» — «О хозяйка, — отвечал попугай, — тебя заставляет страдать то, что в тебе сокрыто. Перья павлина — несчастье для павлина, а мех лисицы — беда для нее. Красота красавцев для них самих причина вечной скорби, прелесть всех прелестных для них неиссякаемый источник бед. Разве не доходила до тебя история о том, какие беды пришлось испытать Хуршид, жене Утарида, из-за ее красоты, какие несчастья довелось ей перенести из-за ее прелести?» — «А как это было?» — спросила Худжасте.
Говорят, — ответил попугай, — что в одном городе жил-был писец по имени Утарид[152]. Была у него жена, которую прозвали Хуршид[153]. Лучи лика ее называли само солнце пылинкой, свет лица ее считал месяц мелкой звездочкой. При этой безграничной красоте и бесконечной прелести она к тому же была достопримечательностью своего века по праведности, являла собой пример редкостной невинности».
«Как-то раз пришлось Утариду отправиться в путешествие. А был у Утарида брат по имени Кайван[154]. Утарид поручил Кайвану сторожить дом, возложил на него заботы по охране. Утарид и не знал, что этот самый Кайван станет причиной несчастья для Хуршид. Когда прошло несколько дней и Кайван увидел, что дом Утарида опустел, он счел это удобным случаем и послал Хуршид весточку: „О солнце неба красоты! Уже давно мое сердце полно любви к тебе и душа моя переполнена страстью к тебе. Мне мешало признаться в этом присутствие Утарида, стыд перед братом препятствовал отважиться на такой шаг. Теперь он уехал, пойдем бросим кости желаний, сыграем в нарды любви и страсти“.
Когда Хуршид услышала эти слова, разгневалась она и сказала человеку, принесшему эту весть: „Скажи Кайвану — что за бесстыдная мысль зародилась в твоей голове! Что за неразумие овладело твоим сердцем! Разве ты не знаешь, что чадра моей невинности никогда не бывала замарана грязью бесстыдства, что покрывало моей скрытности никогда не бывало запылено пылью разврата?! Кто поставил ногу на молитвенное место чистоты, тот никогда уже не вступит на циновку нечистоты. Тот, кто пил чистое вино из бокала праведности, уже никогда не станет пить гущу из чаши неправедности. Проси об этом кого-нибудь, кто стремится к чувственным усладам, умоляй об этом того, кого прельщают дела страсти“».
«Когда Кайван услышал столь резкий ответ Хуршид, он перерезал нить надежды и отчаялся добиться сближения с нею. Поистине, светоч солнца никогда не умирает, лампу дневного светила не задуть никакому ветру!
Кайван молвил про себя: „Если эта тайна раскроется и слух об этом дойдет до Утарида, будет большой грех и величайший позор. Надо мне придумать хитрость, изобрести уловку, чтобы тайна эта осталась сокрытой и секрет этот не всплыл бы наружу“.
А был в этом городе эмир, отличавшийся склонностью к насилию. Кайван свел к нему Хуршид и обвинил ее перед ним в преступлении. Эмир, не обсудив и не обдумав дела, приговорил ее к побитию камнями.
Однако после казни жизнь не совсем покинула Хуршид, и она, применяя сотни хитростей, добралась до дома своего тестя. Тесть принял ее и стал заботиться о ней, как о своих собственных детях. Через несколько дней ее тело, которое было зеленым, как изумруд, снова стало сверкающим, словно хрусталь, ее члены, которые были синими, как фиалки, стали блестящими, будто тюльпан, и Хуршид снова стала такой красавицей, что солнце, видя ее, начало завидовать ей, а месяц, глядя на нее, стал убавляться. А у ее тестя был сын по имени Латиф. Он влюбился в Хуршид и, как лотос и пылинка, стал томиться любовью к этому солнцу. Подобно Кайвану послал он Хуршид весть, но она снова дала такой же ответ, какой уже ранее дала Кайвану.
