Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2 - [14]

В начале августа увезли восьмерых. Две недели спустя на раннем рассвете понаехало к сельсовету несколько машин. Каждый, к кому входили в дом незваные гости, терялся в догадках: куда? зачем?

— Собрать чего? — спросила жена у Александра Федоровича Евдокимова. — Вдруг долго продержат…

— Совсем с ума сошла, мать! — отмахнулся тот. — Уборочная на носу, а нас держать будут!

Нет, не отпустили их к уборочной и никогда после. В начале октября и остальных подмели, из других уральских сел и городов всех аверинских уроженцев собрали. Как ты выжило, Аверинское?

…Мы сидим в сельской библиотеке. Я листаю страницы блокнота с выписками из следственного «дела». А мои собеседники рассказывают об отцах, дедах, братьях, дядьях, соседях. Называют их давними деревенскими прозвищами: Сано Греба, Маня Баская, Иван Сорока, Гриша Цыган и Гриша Воробушек.

Так не вяжутся с этими бесхитростными рассказами зловещие образы «врагов народа», какими их натужно пытались представить органы следствия:.. «Являлись участниками контрреволюционной повстанческой организации, существовавшей на территории Свердловской области, и решением тройки УНКВД Свердловской области от 11 сентября 1937 года приговорены к высшей меры наказания».

Эта страшная черта была подведена разом под сорока восемью жизнями. Двенадцатым, тринадцатым, четырнадцатым сентября помечены справки о приведении приговора в исполнение.

Позднее приговорили к расстрелу еще двоих аверинцев, одного из них, как выяснилось, повторно. А всего, выходит, сорок девять. Да еще двадцать осудили на разные сроки, не потрудившись даже вписать в приговор статью уголовного кодекса.

Торопились, ох торопились работники следствия. Очень, видимо, хотели отрапортовать о ликвидации повстанческого гнезда, понимая при этом, что доказательства вины подследственных — абсурднее некуда. Каждое лыко — в строку. Полученный на воинской службе Георгиевский крест, бабья сплетня, мужичья ссора, воскресная чарка, непогода и недород.

Расхожий прием — «связь с кулаками». Несколько местных семей еще ранее были лишены всякого имущества, направлены в город Каменск и его окрестности — завод строить, землю пахать. Навестит кто из аверинцев собственного родственника — вот и уже «связной с контрреволюционным кулачеством».

У Александра Евдокимова жена съездила в Каменск к брату. Тот, плотник на стройке, был объявлен японским шпионом, за связь с которым поплатились Евдокимовы потерей кормильца.

«Изъято при обыске». Порывшись в кухонной утвари, милиционер протянул начальнику железный пестик:

— Вот, холодное оружие.

— Дурак ты, что ли? — усмехнулся начальник, но пестик взял.

В Аверино вспоминают не один подобный случай. Повстанческому гнезду полагается быть вооруженным до зубов. А тут то охотничья переломка, то дамский пистолетик «Монтекристо» с одним негодным патроном. Жидковато. Стало быть, сойдет и пестик. Не для протокола, а скорей для потрясения духа: ага, мол, попался разбойник.

Вот книги в протокол заносили непременно. У А. Евдокимова изъяли «Путь к социализму», у А. Пирожкова — «Беседы о ленинизме», у М. Меньшикова — «Историю ВКП (б)», у П. Костарева — «Что должен знать молодой чекист», у Н. Меньшикова — «Почему кулак против хлебозаготовок».

Работали мужики над собой, пытались разобраться в жизни, в политических сложностях.

Афанасий Иванович Деменьшин в политике и грамоте был не силен. Устроившись пожарным на стройке, он поселился на улице Луговой в Свердловске и еще не совсем освоился на новом месте, как пришли с обыском.

— Где вы достали совсекретное письмо №2985? А личное партийное дело на имя В. К. Молокова? Откуда взяли книги «В стране свободного труда» с портретом и описанием врага народа Рыкова и «Известия наркомтруда СССР» с декретами, подписанными врагом народа Каменевым?

Осененный наконец догадкой, сообщает гражданин Деменьшин, что всю вышеупомянутую литературу жена принесла из сарая для заверток. Но чекистов не проведешь! Они уже поняли, что ночами пожарный проникает в партийные сейфы, чтобы выкрасть и передать за границу совсекретные письма, личные дела и портреты с описаниями.

«Решил дать следствию откровенные показания». Протокол допроса Дмитрия Ивановича Деменьшина напечатан на машинке. Фразы округлые, складные. «Я признаюсь, что являюсь участником контрреволюционной организации, которая ведет активную борьбу с советской властью». В шестнадцати пространных абзацах излагает пожилой колхозник, как он «вел агитацию против хлебозакупа и гос. планов», как «с антисоветской пропагандой выступал на общих колхозных собраниях». И стоит после каждого абзаца густой, широкий отпечаток пальца. Да знал ли Дмитрий Иванович, что именно «заверил» он своей натруженной крестьянской рукой!

Марию Лупоновну Деменьшину допросили в качестве свидетельницы. В ее доме после скитаний жил в примаках сапожник Василий Федорович Деменьшин. Или по-здешнему Вася Сысой. «Мой муж устраивал в квартире сборища тайные — закрытые. В комнату, где проходило сборище, меня не пускали. Характер этих сборищ я не знаю, но должна сказать следствию, что эти сборища были контрреволюционные».