Книга о художниках - [135]

Из этого можно видеть, какое большое значение имеет у людей благоволение и недоброжелательство или предубеждение, ибо некоторые, желавшие унизить искусство Голциуса, неведомо для самих себя ставили его выше самых лучших старых мастеров и даже его самого. Так же поступали и те, которые обыкновенно говорили, что лучших граверов, чем Альбрехт и Лука, нельзя ждать и что Голциус не может идти с ними в сравнение. Короче, этих шести гравюр было достаточно, чтобы доказать, какое значение имел он как гравер. Если я не ошибаюсь, эти гравюры были посвящены светлейшему герцогу Баварскому[400], пожаловавшему Голциусу медаль на золотой цепи со своим изображением.

После этого он издал в 1579 году ряд замечательно красивых гравюр, представлявших Страсти Господни, выгравированных в духе Луки Лейденского, хотя в изображение фигур и другие подробности он внес много и своего собственного.

Не могу я также ни пропустить, ни обойти молчанием маленькую гравюрку, изображающую Марию, держащую на коленях усопшего Христа, выгравированную строго в манере Альбрехта Дюрера. Эта доска находится в собрании редкостей господина Беренштейна в Харлеме. Все поименованные здесь работы доказывают, что Голциус является в искусстве как бы Протеем или Вертумном[401], способным приноравливаться ко всякому стилю.

Необыкновенно хороши некоторые из его ранних произведений, как, например, то, где изображена женская фигура с голубями и змеей, а на заднем плане — Христос перед Пилатом, представляющее намек на слова Христа: «Будь мудр, как змея, и чист сердцем, как голубь». Эта картина превосходит все другие по своей тонкости и указывает на зоркость его глаза.

Какое значение имеет он как рисовальщик пером, об этом могут судить знатоки. Что касается меня лично, то, насколько я могу судить, нельзя встретить в этом отношении ни лучшего, ни равного, и я также думаю, что ни в настоящем, ни в будущем времени никто другой не дойдет до такого совершенства. Он довольно много сделал на пергаменте и больших, и маленьких рисунков, между которыми замечателен один, где изображены Вакх, Церера, Венера и Купидон, раздувающий огонь, свет которого отражается на фигурах окружающих. Я думаю, что этот рисунок находится в Риме. Другой, очень искусно исполненный рисунок, изображающий молодого фавна и его самку, находится в собрании императора. Совершенно исключительное по достоинствам произведение находится у Фуггеров в Аусбурге — это «Пьета». Христос, снятый с креста, лежит на земле перед Богоматерью, которая, не проливая слез, видимо, вся предалась сильной внутренней скорби. Сверх того, здесь изображено еще несколько ангелов и на заднем плане — «Положение во гроб». Эта картина и по композиции, и по исполнению не имеет себе равной. Она была принесена в дар королю Испании незадолго до его смерти.

Впоследствии Голциусу пришла мысль рисовать пером на полотне, заранее подготовленном или загрунтованном масляной краской, ибо, как бы велики ни были листы пергамента, они оказывались малы для его больших замыслов и его гения. Таким образом, он принялся за дело и нарисовал пером на полотне большого размера очень красивую и удачную по замыслу нагую женщину вместе с ухмыляющимся сатиром. Здесь он слегка оттенил и прошел некоторые части нагих тел краской, а затем все покрыл лаком. Это произведение вначале принадлежало амстердамскому живописцу Франсу Баденсу, а после перешло к императору. Император очень удивился способу, каким она была написана, и пригласил некоторых художников для объяснения; но те и сами были не меньше удивлены, так как этот прием был действительно весьма своеобразный и эффектный.

Для того же Баденса он нарисовал лежащую нагую Венеру с Купидоном. В глубине изображен рассказ о нимфе Перистере, которую Купидон превратил в голубя за то, что она оказала помощь Венере, когда та поспорила с сыном, что в продолжение некоторого времени она нарвет больше цветов, чем он. Эта картинка замечательна по композиции, движению фигур, по замыслу и исполнению. Она нарисована длинными соразмерными штрихами и без малейших недостатков. Ее и теперь еще можно видеть у Баденса. Теперь у Голциуса в работе очень большое полотно, которым он занимается уже довольно долгое время. Оно, как говорят, будет содержать несколько больших нагих фигур и превзойдет все предшествовавшие работы пером[402]. Однако я совсем не видел начатой работы, хотя это было бы необходимо, чтобы знать, что об этом писать. Голциус очень неохотно кому-нибудь показывает свои произведения, пока они не закончены, и, наоборот, с радостью показывает каждому, когда они бывают окончены. В этом, как и во многих других случаях, он похож на великого Микеланджело. Я не думаю, чтобы где-нибудь был еще другой, который бы так твердо и верно с одного взмаха, без предварительного рисунка мог с таким совершенством и искусством нарисовать пером какую-нибудь фигуру или даже большую сцену.

Оставив в покое искусное перо короля рисунка, обратимся к его живописи. Когда Голциус приехал из Италии, то прекрасные образцы итальянской живописи, как в зеркале, запечатлелись в его памяти, и с такой силой, что, куда бы он ни поехал, он всюду продолжал их видеть. Он в такой степени был преисполнен сладостной прелестью Рафаэля, нежностью Корреджо, мощными контрастами света и тени Тициана и превосходно написанными шелковыми и парчовыми одеждами Веронезе и других венецианцев, что нидерландские картины его совсем не удовлетворяли. Живописцам было приятно и поучительно слушать о том, что он говорит, ибо он говорил о пылающем телесном цвете, светлых тенях и подобных необыкновенных или редко слышанных вещах.