Книга моего деда Коркута - [27]

пусть в народе остальных огузов оплакивают меня; да будет моя голова жертвой на твоем пути, вернись назад, отец!». Еще одно говорил юноша — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Были бы целы лежащие против (нас) черные горы — у народа будут летовки; были бы целы обагренные кровью воды — *их кровь спадет; ⁶³ были бы целы богатырские кони — родятся жеребята; были бы целы в рядах красные верблюды — они дадут верблюжонка; были бы целы в стадах белые бараны — они дадут ягненка; были бы здоровы беки-герои — у них родится сын. Будь ты здоров, пусть моя мать будет здорова, пусть всемогущий даст вам сына лучше меня. *Пусть моя мать сделает свое белое молоко для меня разрешенным; ⁶⁴ не вступай в битвы, вернись назад, отец!».

Тут хан Казан заговорил — посмотрим, хан мой, что он говорил: «Сын мой, сын! сын, вершина лежащей против (нас) моей черной горы! мощь моего крепкого стана, душа моя, сын! сын, свет моих темных очей! Рано утром я встал со своего места ради тебя; своего каурого коня я утомил ради тебя: *к моему белому тутовому дереву я прибавил аршин [? ] ⁶⁵ ради тебя; да будет моя голова жертвой, душа моя сын, ради тебя! С тех пор, как ты ушел, мой плач, бывший на небесах, спустился на землю; перестали громко бить в барабаны; не созывался мой знатный великий диван; знавшие тебя сыновья беков сняли белую одежду, надели черную; моя дочь-невеста, подобная гусю, сняла белую одежду, надела черную; твоя старуха-мать пролила кровавые слезы; твой белобородый отец охвачен горем. Если я вернусь отсюда, сын, пойду домой, если твоя белолицая мать выйдет навстречу, спросит о сыне, сказать ли мне: его белые руки связаны на спину? сказать ли: к его белой шее привязан волосяной аркан? сказать ли: он у гяуров, ходит пешим? Что станется с моей честью, сын? Сказать ли: волос и шерсть трут его шейку? сказать ли: тяжелая цепь бьет по ладыжкам? сказать ли: пищей ему— ячменный хлеб и горький лук?». Снова говорит Казан: «Когда лежащие против (нас) черные горы состарились, травы (на них) не вырастет, народ на летовки не пойдет. Когда многоводные красивые реки состарились, берегов они не зальют; когда верблюды состарились, верблюжонка они не дадут; когда черные богатырские кони состарились, жеребенка они не дадут; когда мужи-джигиты состарились, сын у них не родится. Твой отец — старик, твоя мать — старуха; сына лучше тебя всемогущий нам не даст, твоего места ему не занять! *Став небесной ⁶⁶ черной тучей, я за₇ гремлю над гяуром; став белой молнией, я поражу гяура; став огнем„ сожгу его, как камыши! *Девятерых (перебью), не дав им пересчитать друг друга; ⁶⁷ (славой о том), как я сражался, как боролся, наполню мир; помощь от создателя, от бога». (Так) он сказал, сошел на землю с каурого коня, протекавшей чистой водой совершил омовение, приложил к земле свое белое чело, совершил намаз, заплакал, обратился с мольбой к всемогущему богу, приложил свое лицо к земле, воздал хвалу Мухаммеду, заревел, как верблюд, зарычал, как лев. С громким криком старик один пустил коня на гяуров, ударил мечом; отходя, он некоторое время доблестно сражался, думал, одолеет гяуров — не мог одолеть. В один час он три раза погнал коня на гяуров; вдруг его ресниц ⁶⁸ коснулся меч; его черная кровь зажурчала, опустилась на его глаза; он устремился в сокрытые места. Теперь посмотрим, что сделает создатель.

Между тем, хан мой, рослая Бурла-хатун вспомнила о своем мальчике, не находила успокоения; взяв с собой своих сорок стройных дев, она велела привести своего черного жеребца, села на него, опоясалась своим мечом: ⁶⁹ «Венец моей головы, Казан, не пришел», — сказала она и пошла по его следам; идя все дальше, она подошла близко к Казану. Казан своей жены не узнал; Казан встретился с ханской дочерью и говорит: «Направь поводья своего черного жеребца ко мне, джигит; *посмотри на мое лицо, признав его (для себя) Меккой,⁷⁰ джигит; черного жеребца под тобой дай мне, джигит; крепкое [? ] ⁷¹ копье, что в твоей руке, синий булат, что на твоем боку, дай мне, джигит; будь мне сегодня надеждой; крепости, области я дам тебе». Жена говорит: *«Что ты стоишь передо мной, что называешь меня джигитом,⁷² что напоминаешь мне мои прошлые дни? Поднявшись, ты встал с места, Казан, на своего черноокого ⁷³ коня ты сел, Казан; повернувшись, мою черную гору ты сокрушил, Казан; мое тенистое крепкое дерево ты срубил, Казан; взяв нож, ты разрезал *части решетки моего шатра,⁷⁴ Казан; моего единственного сына Уруза ты погубил, Казан; *без промедления ⁷⁵ ты ездил на коне, Казан; твой стан ослабел, твое колено, не доходя до стремени, ослабело; твой глаз, не узнающий твоей жены, ханской дочери, ослабел; ты лишился сил, что сталось с тобой? Ударь своим мечом, я пришла, Казан». Тут один ^за другим пришли герои огузов — посмотрим, хан мой, кто пришел. Прискакал брат Казана Кара-Гюне, *чья колыбель у входа в черное ущелье была покрыта кожей черного быка, данного всемогущим,⁷⁶ кто в гневе обращал черный камень в глину, кто привязывал свои усы на затылке в семи местах; «ударь своим мечом, брат Казан, я пришел», — сказал он. Вслед за ним, посмотрим, хан мой, кто пришел. Прискакал сын Кыян-Сельджука, удалой Дундаз, осадивший и взявший железные ворота в черном Дербентском ущелье, заставивший кричать мужей на острие своего пестрого копья в шестьдесят тутамов, в одном состязании трижды сваливший с коня такого богатыря, как Казан; «ударь своим мечом, отец мой, Казан, я пришел», — сказал он. Вслед за ним, посмотрим, кто пришел. Прискакал Шер-Шемс-ад-дин, сын Гафлет-Коджи, без.