Книга Извращений - [7]

– Это – как быть отражением в зеркале.

– Не поняла. Объясни.

– Первый закон вечности – один из четырёх, – скажешь ты, – гласит: «Если ты смотришь в зеркало и видишь себя – то ты не бессмертен». На самом деле: нет ни зеркала, ни отражения, ни смотрящего. Реально: существует только комната, в которой всё это происходит. Эта комната – мир. А «зеркало» в нём – вечность. Горожанин – это отражение вечности. Но у него не может быть лица. У него может быть только предназначение…

– Я ещё больше не понимаю.

Такие разговоры могут идти часами – у них нет ни точки отсчёта, ни точки невозврата. Разговор – сам по себе – точка. Сложно понять, когда подобная молва – переходит в монолог. Ты будешь тащить его, как упрямая кляча свою телегу с крестьянином не ней сквозь лес в лунную ночь на безлюдной дороге. А за окном у вас – будет всё тот же город. Он будет гореть огнями, много ярче всех звёзд в небе. Но видеть вы – будете только одно небо.

Ты будешь любоваться своей новой подругой. Ты заметишь, что она что-то говорит; так же – ты подчеркнёшь, что ни слова не слышишь и не хочешь ничего понимать. Она будет молодой и красивой. Ты будешь счастлив: ведь много времени до того – тебе не с кем было поговорить по душам. По одному только жесту её губ – ты шаг за шагом будешь снимать маску с персонажа. Её будет звать – Анна. Ты щупаешь её душу – это куда труднее, чем щупать грудь. Я хотел бы спросит: «Как тебе?». Но ты, как всегда, не услышишь. Ведь нас разделяет много лет.

В один миг, ты прервёшь её трепотню поцелуем. И уже через секунду – она забудет, что так упорно она хотела вставить тебе в мозги. Ты поймёшь – она тоже одинока. Ты поймешь: не было у неё будущего на родине. И если будущего не будет в городе – то будет только смерть. А жизни – и так, всегда – слишком мало.

Ты будешь щупать теперь языком каждую клеточку у неё во рту. Потом, ты отпустишь её – но только для того, чтобы взять за руку и отвести в свой маленький, уютненький склеп, который ты гордо именуешь – «художественной мастерской». Зайдя в комнату, в которой на один квадратный метр пространства приходится пять испачканных холстов – ты бросишь её на грязную, но заправленную кровать на одного сновидца. Вы будете раздеваться, не отрывая губ и глаз друг от друга. В фильмах – это всегда происходит быстро. Но, чёрт возьми – до того времени, как это произойдёт – ты не узнаешь, как это трудно. Это будет самый интимный момент – когда два человека раскрывают ту сокровенную тайну своего тела – отдают самое дорогое, чем обладают. Это может длиться полминуты, минуту, полторы минуты; и всегда – это момент истины. Раскрытый занавес – всегда – как в первый раз. Ты снимешь: куртку, свитер, майку, ремень, ботинки, штаны, носки. Она снимет с себя: пару ниточек. Твоё тело будет охвачено жаром страсти. Вы станете одним существом.

А дальше – по сценарию.

Всё произойдёт как во сне. Но на протяжении всей твоей жизни до этого момента – ты не чувствовал себя настолько бодрым. Когда это кончится – сам решай, сколько это продлится (полминуты, полчаса, полночи? – кто знает?!) – что вы скажете друг другу?

Ты посмотришь в маленькое окно. Что увидишь ты? Тебе будут донимать печальные, болезненные мысли, которые не перестанут приходить к тебе. Эти думы будут бить палкой по ноге:

– В!

Будут стрелять в плечо:

– Стране!

И бить ножом в сердце:

– Гражданская война!

Хоть ты в жизни не увидишь её, ветер с тех краёв, где льётся братская кровь – никогда не перестанет дуть с востока в твой город.

Ты ляжешь на бок – лицом к ней. Она останется лежать на спине – глаза уставятся в потолок. Её грудь будет подыматься и опускаться. Взгляд будет бегать по холстам, испачканным твоими картинами – законченным и незаконченным. Вам обоим будет тесно – ваши тела будут свисать с краёв. Ты продолжишь трогать её тело. Ты захочешь насладиться каждой его клеточкой.

– А ты хороший художник, – скажет она.

– Ты шутишь.

– Нет – правда, хороший. Мне нравятся твои работы.

– Я и зарабатываю неплохо.

Ты выпрыгнешь из-под одеяла голым, ничего не стесняясь. Ты сделаешь несколько шагов своими грязными ступнями по ещё более грязному, разноцветному от краски полу – к своей куртке. Ты достанешь пачку денег и покажешь её своей новой девушке. Глаза у той загорятся. Она тоже – в чём мать родила – выйдет из-под одеяла и подойдёт к тебе.

– А ты сможешь ещё раз?

Ты улыбнёшься; и в который раз докажешь этому печальному миру, что ты можешь приносить его обывателям наслаждение.

– А-а-а!

Когда всё снова будет кончено – её крики и вопли станут подозрительно громче. «Не уж-то ли я кого-то могу заставить так кричать?!» – подумаешь ты. Она благоговейно ляжет тебе на грудь, придавив всем телом; и ласково прошепчет тебе на ухо:

– Давай поженимся.

Её тон и всё, что она будет делать дальше – станет требовать ответа. А ты – будешь слишком возбуждён, утомлён и доволен собой, что не сможешь возражать. Ты ответишь:

– Да.

И с этими словами – ты упадёшь в сон, поменявшись с ней местами и положив ей голову на грудь, как на подушку. Она будет ласково водить рукой по твоим волосам. Ни ты, ни она – не услышите моего голоса по ту сторону занавеса: «Эта любовь – такая же, как и все – обречена». За что ей тебя любить? За секс, деньги и за то, что ты – человек искусства? Она слишком дёшево продаст свой товар. Такая лёгкая победа – рискует быть такой же по качеству. Но ты – не услышишь. Ты будешь кататься по волнам сна; и над тобой будет твоё чёрное солнце.