Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть II. Превращение - [73]
Давайте вернемся к нашей теме. Саш, а тебе вообще сколько лет-то исполнилось? Тринадцать стукнуло уже? Нет? Ну и не говори, я сама догадаюсь. Так, тебе… пятнадцать. Верно? Ну конечно, тогда все с ним ясно! А то я ему, понимаешь, про сбор макулатуры да про старушек, смотрю – а он и ухом себе не ведет, даже вроде как посмеивается! В чем тут, думаю, дело? А раз ему пятнадцать исполнилось, так он уже и не может быть пионером! Точно, как я сразу-то не сообразила: он же у нас член ВЭИЛКАИСЭМ и, конечно, стоит намного выше всех этих мелких проблем со старушками… А что? Да хоть бы ему еще и нет пятнадцати! Сейчас ведь многие стараются в комсомол пораньше вступить – особенно если кому карьеру нужно делать, вот они и роют землю носом чуть не с детского сада. А он у нас мальчик из приличной интеллигентной семьи… Нет уж, это ты хватила, для члена партии ему пока еще рановато. Хотя кто их знает…
Ну, а ты чего все молчишь-то, Саш? Скажи что-нибудь! Язык проглотил? Чего ты такой скучный-то? Поговорил бы с девушками, повеселил бы нас чем-нибудь!.. Нет, не хочешь?..
Слушай-ка, подруга, а мне вдруг какая идея-то сейчас в голову пришла: а может, он того – шпиён? Боится нам с тобой какой-нибудь страшный военный секрет выдать – вот и молчит? А что: ну, сказал нам, что из Москвы, а мы с тобой девушки доверчивые, простые, деревенские, можно сказать, – уши-то и развесили! То есть я хотела сказать: развязали языки!.. Ты только глянь на него, правда: сидит, затаился весь и молчит – ну точно, как разведчик… Или как рыба… Нет, больше похож на кролика… Да ты что, подруга, – какой же из меня удав? Я уж тогда, по-моему, больше похожа на птичку: летаю себе туда-сюда, порхаю, песенки распеваю… Батюшки, нет, ты посмотри, какой у него взгляд-то недобрый!.. Ой, мне почему-то кажется, что я ему не нравлюсь! А он меня не съест? Правда? Ты меня защитишь в случае чего? Ну, тады ладно! Как-нибудь переживу. Все равно мы скоро уедем и отстанем от него – лежи тогда на диване сколько хочешь.
Эх!.. Беседа у нас, похоже, не получилась, друг друга мы не поняли… Ну что, отдохнули – пора и за работу приниматься?
«Да, точно: давно уже пора тебе заткнуться и за работу!» – злобно подумал Фурман. Но не тут-то было.
– Мог бы ведь помочь нам и просто как будущий мужчина, – вновь принялась она за рассуждения, теперь зачем-то схватив освободившийся веник и прохаживаясь с ним туда-сюда, как с букетом. – Мы же с тобой все-таки женщины! Точнее, конечно, девушки… Напарница смотрела на нее с мрачным неодобрением, и она стала оправдываться: – А что я такого сказала? Я вполне серьезно. Он же у нас и вправду будущий мужчина. Можно сказать, наша опора, защитник Родины… С виду, по крайней мере… Или я чего-то путаю? Ты знаешь, подруга, по-моему, настоящие мужчины должны вести себя как-то по-другому. А может, это у них в Москве теперь так принято? Но что-то я о таком пока не слыхала. А ты? Вроде радио мы слушаем регулярно, газеты тоже читаем… Может, это какие-то новые столичные веяния? Последние писки моды? Ой, прошу прощения, если что не так сказала! Я ведь темная, ой, темная!.. Конечно, до нас тут, в глуши, прогресс медленно доходит… Сашенька, светик, ну ты скажи нам хоть одно словечко, пожалуйста, что ж ты все молчишь-то, как неродной!
Фурман уже достаточно долго сносил ее наглые издевательские выходки и успел сочинить десяток надлежащих ответов (надо сказать, что несколько раз злая девушка сильно задела его за живое). Подняв на нее глаза, он с подчеркнутой холодностью (однако глотая слова от волнения) произнес: в отличие от вас, я не собираюсь никого здесь оскорблять, поэтому разговор в таком духе мне совершенно не интересен; и вообще-то, он ведь только вчера приехал сюда – к своей бабушке, на свою дачу, чтобы немного отдохнуть, потому что в Москве ему весь год пришлось много заниматься (отчасти это было правдой: он очень хорошо сдал выпускные экзамены за восьмой класс и, заняв вдобавок третье место на внутришкольной физико-математической олимпиаде, смог перейти со всеми своими друзьями-отличниками в девятый – специализированно-математический; иначе ему пришлось бы с ними расстаться и искать другую школу). Но, видимо, он ошибся, приехав сюда. Он здесь никому не нужен. На него почему-то с самого утра орут, предъявляют ему какие-то странные обвинения… Что он слишком долго спит… Лично я вас тут ничего не заставляю делать. И не собираюсь вам мешать, если вы сами хотите что-то делать. Но и вы мне, пожалуйста, тоже не мешайте делать то, что я хочу. Наверное, так будет лучше для всех. По крайней мере, пока я здесь остаюсь. И он демонстративно уткнулся в книжку.
– Вот это да! Класс! Подруга, ты все слышала? Не знаю, как ты, а я лично просто поражена – в самое сердце. Смотри-ка, какой он у нас бойкий на язык, оказывается! Я-то думала, что он у нас молчун, а он на тебе – сказал, прямо как отрезал! И такие все формулировки чеканные! Даже зависть берет. А сразу-то по нему ведь и не скажешь, что он может вот так отбрить человека… До сих пор все было так вежливо, культурно: и «спасибо» тебе, и «пожалуйста», и «с добрым утром» – захочешь, не придерешься… Я еще вчера вечером, грешным делом, подумала: это надо ж, как нам с тобой, двум дурам деревенским, повезло, в кои-то веки встретили такого воспитанного, интеллигентного мальчика, просто любо-дорого посмотреть! Да еще и неглупый – по глазам видно! Это ж такое редкое сочетание… И книжки хорошие читает! Неужто, думаю, в этой ужасной Москве такие дети еще не перевелись? Завтра надо будет обязательно познакомиться с ним поближе (ну, ты понимаешь – это я вчера так подумала). Приобщиться, так сказать, к высокой столичной культуре… Ну, раз уж так повезло, что он сам к нам приехал…
Роман Александра Фурмана отсылает к традиции русской психологической литературы XIX века, когда возникли «эпопеи становления человека» («Детство. Отрочество. Юность»). Но «Книга Фурмана» – не просто «роман воспитания». Это роман-свидетельство, роман о присутствии человека «здесь и теперь», внутри своего времени. Читатель обнаружит в книге множество узнаваемых реалий советской жизни времен застоя. В ней нет ни одного придуманного персонажа, ни одного сочиненного эпизода. И большинство ее героев действует под реальными именами.
Дедушка тоже был против больницы. Но мама с неожиданным фатализмом сказала, что, раз врач так настаивает – а этого врача им порекомендовали именно как знающего детского специалиста, и найти кого-то еще у них вряд ли получится в ближайшее время, – значит, нужно соглашаться. Если нет никакого другого способа определить, что происходит, пусть будет так. Черт с ней, со школой, пусть она провалится! Главное, чтобы возникла хоть какая-то ясность, потому что без этого жизнь начинает просто рушиться.Самого Фурмана охватывала жуть, когда он представлял себе, что ложится в психушку.
Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами…Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.В четырехтомной автобиографической эпопее «Книга Фурмана.
Чтобы понять, о чем книга, ее нужно прочитать. Бесконечно изобретательный, беспощадно эрудированный, но никогда не забывающий о своем читателе автор проводит его, сбитого с толку, по страницам романа, интригуя и восхищая, но не заставляя страдать из-за нехватки эрудиции.
Наши дни. Семьдесят километров от Москвы, Сергиев Посад, Троице-Сергиева Лавра, Московская духовная семинария – древнейшее учебное заведение России. Закрытый вуз, готовящий будущих священников Церкви. Замкнутый мир богословия, жесткой дисциплины и послушаний.Семинарская молодежь, стремящаяся вытащить православие из его музейного прошлого, пытается преодолеть в себе навязываемый администрацией типаж смиренного пастыря и бросает вызов проректору по воспитательной работе игумену Траяну Введенскому.Гений своего дела и живая легенда, отец Траян принимается за любимую работу по отчислению недовольных.
Роман «Нечаев вернулся», опубликованный в 1987 году, после громкого теракта организации «Прямое действие», стал во Франции событием, что и выразил в газете «Фигаро» критик Андре Бренкур: «Мы переживаем это „действие“ вместе с героями самой черной из серий, воображая, будто волей автора перенеслись в какой-то фантастический мир, пока вдруг не становится ясно, что это мир, в котором мы живем».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Амариллис день и ночь» увлекает читателя на поиски сокровенных истоков любви, в волшебное странствие по дорогам грез и воспоминаний. Преуспевающий лондонский художник Питер Диггс погружается в сновидения и тайную жизнь Амариллис – загадочной и прекрасной женщины, которая неким необъяснимым образом связана с трагедией, выпавшей на его долю в далеком прошлом. Пытаясь разобраться в складывающихся между ними странных отношениях, Питер все больше запутывается в хитросплетениях снов и яви, пока наконец любовь не придает ему силы «пройти сквозь себя самого» и обрести себя в душе возлюбленной.
Горькая и смешная история, которую рассказывает Марина Левицкая, — не просто семейная сага украинских иммигрантов в Англии. Это история Украины и всей Европы, переживших кошмары XX века, история человека и человечества. И конечно же — краткая история тракторов. По-украински. Книга, о которой не только говорят, но и спорят. «Через два года после смерти моей мамы отец влюбился в шикарную украинскую блондинку-разведенку. Ему было восемьдесят четыре, ей — тридцать шесть. Она взорвала нашу жизнь, словно пушистая розовая граната, взболтав мутную воду, вытолкнув на поверхность осевшие на дно воспоминания и наподдав под зад нашим семейным призракам.