Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - [10]
Несколько раз на опушке поднимался ужасный визг: «Разбойники! Разбойники!» – все в панике бежали сначала оттуда, потом, наскоро вооружившись палками и камнями, туда: внизу, среди деревьев, неторопливо огибая холм, проезжала вереница всадников. Одеты все они были легко и по-разбойничьи ярко, однако оружия ни у кого не было видно (пистолеты могли прятать в карманах?!). При первой встрече все молчали – это было похоже на сон… При следующих, когда уже стало понятно, что никакие это не разбойники, а просто спортсмены (или, если даже и разбойники, то выкрадыванием детей и приготовлением из них супа не интересующиеся), многие решались выкрикнуть что-нибудь – окликающее или дразнящее. Конники с веселой снисходительностью поглядывали вверх, на стремительно наглеющих малолеток, готовых кинуться врассыпную от любого резкого движения или громкого звука. Однажды кто-то из всадников вдруг лихо свистнул, и все храбрецы тут же с дикими воплями помчались к поселку, вызвав гнев воспитательницы. Среди всадников были и женщины. Одна, молодая и стройная, в красиво облегающем костюме, казалась особенно суровой и всегда смотрела только прямо перед собой. Все решили, что она атаманша.
В самую жару, когда даже каменно-асфальтовый «вар» размягчился на солнце так, что его можно было просто сосать, не разжевывая, на поляне откуда-то появился фурмановский дедушка. Они сели в сторонке, в бледной, едва уловимой тени двух сосен, вцепившихся в край обрыва. Дедушка стал доставать из знакомой домашней сумки свертки с чудесными полузабытыми вкусностями, и Фурман, лихорадочно набивая рот, поделился с ним своими здешними заботами и радостями: мы тут тоже, мол, вар едим. Дедушка – очень пекло, он щурился, – разобравшись, о чем идет речь, уговаривал Фурмана оставить это: «Не надо, Сашенька, зачем? Не стоит – это же грязь! Вот, скушай лучше, я тебе привез из дому…» Потом, щурясь, стал расспрашивать об «условиях», о «приятелях»… – кому не известны эти беседы с ребенком, внушающие взрослому только холодное отчаяние.
От края поляны к соснам один за другим спускались и потихоньку подползали все ближе несколько придурковатых мелких заброшенных существ из фурмановской группы. Они с печальными, осторожными взглядами приседали, делая вид, что просто решили поковыряться здесь в песке, и с жадным любопытством изучали, как Фурман, обливаясь соком, лопает огромный персик с пушистой кожицей и что там еще ему привалило. Дедушка щурился, Фурман посматривал с покровительственным, слегка предостерегающим равнодушием (как и на него самого, бывало, поглядывали другие счастливцы), они – ковырялись, опуская головы к земле. Наконец дедушка давал каждому из них по конфетке, и они, сразу оживая, укарабкивались наверх – ко всем…
С другого конца поляны долетал пронзительный голос воспитательницы, дедушка торопливо складывал в сумку бумажные обертки, колюче целовал Фурмана и делался меньше, меньше – под высоким плотно-голубым небом, под грозно сверкающим золотым комом солнца, на петляющих утоптанных тропиночках, скрываясь за кустами, рощицами, горками, и вот, промелькнув в последний раз далеко-далеко (а может, это был уже и не он), таял в дрожащем желто-зеленом мареве…
Некоторое время полностью включиться, вернуться в общий поток Фурману мешал твердый комок в груди; казалось странным, что ты находишься здесь и должен оставаться только здесь, – но вскоре эта легкая раздвоенность смывалась продолжающимися впечатлениями.
«Чего уставился?!»
Нежданный, наступил банный день. Режим смялся, конечно… Мыли в тазах, в маленькой запарившейся комнатушке рядом с кухней, по три человека за раз. В деловитых соскальзывающих и крепко хватающих руках покорное тельце то обливалось там и сям приятными струйками горяченькой водички, то по нему полз острый холодок – когда зачем-то приоткрывали дверь, то его как-то уж слишком решительно поворачивали, склоняли, жестко терли в нужных местах и наконец передавали, завертывая в полотенце, с рук на руки, но еще некоторое время, вытирая, зажимали и больновато подергивали за волосы.
– Сиди!
Фурман, укутанный полотенцем, сидел со спущенными ножками на высоком столике – приходил в себя.
Сквозь запотевшие стекла видны были кусочками густые ели возле домика, беззвучно махавшие лапами, а здесь – на взлете таял парок, и голоса были гулкими и одновременно какими-то наволгше-помятыми.
Дети средней группы уже заканчивались, надвигался обед. Краснолицая светловолосая Анна Андреевна, давно уже сбросившая белый воспитательский халат, домывала своего последнего, и Фурман посматривал, как теперь того вертят и дергают в разные стороны. Потом его тоже посадили на соседний столик, и высокая старуха няня принялась за него, уже почти не спеша.
– Фу, духота какая – не могу больше, вся мокрая! – говорила Анна Андреевна, обмахиваясь ладонью. – Может, мне тоже пока ополоснуться? Успею до обеда, как ты думаешь?
– А чего ж, давай… С обедом-то они еще не скоро…
– Ну, ты тогда заканчивай побыстрее и забирай этих-то? Или уж, может, мне не ждать… При них-то – ничего? Может, прям так, сверху только, обмоюсь, и все?..
При обсуждении сочинений Фурман неожиданно для Веры Алексеевны изложил какую-то развитую нетрадиционную интерпретацию произведения (естественно, усвоенную им прошлым вечером от Бори) со ссылками на письма Александра Сергеевича Пушкина. Либеральные педагогические установки (а может, и сам черт) дернули Веру Алексеевну вступить с Фурманом в дискуссию, и, когда аргументы исчерпались, последнее, что пришло ей на язык, было возмущенно-недоуменное: «Что же я, по-твоему, полная дура и вообще ничего не понимаю в литературе?..» Ответить на столь двусмысленный вопрос Фурман не смог, и в классе повисла долгая задумчивая пауза – ведь Вера спросила так искренне…Читатель держит в руках вторую из четырех частей «эпопеи».
Дедушка тоже был против больницы. Но мама с неожиданным фатализмом сказала, что, раз врач так настаивает – а этого врача им порекомендовали именно как знающего детского специалиста, и найти кого-то еще у них вряд ли получится в ближайшее время, – значит, нужно соглашаться. Если нет никакого другого способа определить, что происходит, пусть будет так. Черт с ней, со школой, пусть она провалится! Главное, чтобы возникла хоть какая-то ясность, потому что без этого жизнь начинает просто рушиться.Самого Фурмана охватывала жуть, когда он представлял себе, что ложится в психушку.
Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами…Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.В четырехтомной автобиографической эпопее «Книга Фурмана.
Фрэнклин Шоу попал в автомобильную аварию и очнулся на больничной койке, не в состоянии вспомнить ни пережитую катастрофу, ни людей вокруг себя, ни детали собственной биографии. Но постепенно память возвращается и все, казалось бы, встает на свои места: он работает в семейной юридической компании, вот его жена, братья, коллеги… Но Фрэнка не покидает ощущение: что — то в его жизни пошло не так. Причем еще до происшествия на дороге. Когда память восстанавливается полностью, он оказывается перед выбором — продолжать жить, как живется, или попробовать все изменить.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.