Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - [8]

На площади группу частенько привечали по-особому одетые жизнерадостно каркающие иностранцы, в том числе и японцы – все как на подбор маленького роста и какие-то грустные (знающие шепотом объясняли, что на них американцы сбросили атомную бомбу). Некоторые иностранцы пытались говорить по-русски и с ободряющими улыбками дарили молчаливым, скованным детям значки, карандаши и прочие мелочи, на которые воспитательницы смотрели с очень большим сомнением, разрешая оставить только значки. Дома родители подтверждали, что любой из этих «сюрпризов» может оказаться заразным, и предупреждали, что в следующий раз лучше ничего не брать. Впрочем, потом папа разбирал по значку, что это были «безопасные» туристы из ГДР. Но все равно, лучше в таких случаях отказаться – мало ли что…

И действительно, у многих иностранцев глаза были скрыты за темными очками, и как-то они слишком уж радовались при встрече – что они, детей, что ли, никогда в жизни не видели?

Тусклым осенним утром, когда младшая группа по дороге к Александровскому саду доплелась до Мавзолея, одна из воспитательниц быстро договорилась с кем-то в самом начале огромной очереди, и группа, сразу сбившись из растянутой на пары гусеницы в плотный комок, вдруг оказалась вобрана внутрь и тут же подхвачена текущим с густой неотвратимостью людским потоком. Короткое оживление на окружающих лицах взрослых сменилось смущением и торопливым приготовлением к чему-то очень важному, что вот-вот должно произойти. По мере замедленного приближения к открытым в темноту широким дверям с замершими по бокам часовыми общее волнение все возрастало, и Фурман, чтобы избавиться от охватившей его тревоги, стал внимательно рассматривать ближнего к нему незыблемого чистенького солдата с упертой в гранитный пол новенькой, матово блестящей винтовкой.

До сих пор Фурмана не покидало сомнение, что эти с невозможной четкостью марширующие солдаты – в самом деле настоящие, живые (недаром всем азартно хотелось, чтобы один из них вдруг споткнулся или хотя бы сбился с ноги). Но вот они, совсем рядом – их свежие лица с неровным румянцем на щеках, и глаза – настоящие, не стоят на месте, хотя и очень стараются. Взгляд вдруг скользнул по Фурману, он робко заулыбался, – нет, они не рассмеются приветливо. – ЗДЕСЬ НЕЛЬЗЯ. ОНИ НА ПОСТУ.

И вот уже небо остается позади, шаркающая полутьма. У стены немолодой офицер руководит вполголоса – он здесь знает, куда идти, не торопитесь, по десять шагов вперед и остановка. Десять шагов – остановка… Волнами спереди и сзади шарк. Тусклые светильники, страшные темные углы, резкие повороты. У каждого – строгий офицер. Остановились. Дальше помещение расширяется, свет направлен куда-то в одно место. «НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ! НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ!» Шарканье испуганно взлетает, качание теней на стенах. «Смотрите! Смотрите!» – шепчет рядом воспитательница и тянет голову, кивает, показывает глазами: «Туда!..» Обходим, огибаем какое-то темное, растворяющееся возвышение с тонкими колоннами по углам, накрытое смутной крышей. Мерцает малиново и резко-ало тяжелый бархат. «ПРОХОДИМ! НЕ ЗАДЕРЖИВАЕМСЯ, ПРОХОДИМ!» В центре, чуть приподнятый, головою к нам лежит маленький бело освещенный человек с закрытыми глазами. Что он здесь делает?.. – Спит?! У него очень усталый вид. Нельзя останавливаться. Огибаем. До живота он укрыт красивым одеялом, но сверху на нем пиджак, белая рубашка с галстуком. Он не шевелится, рука лежит на груди. Он МЕРТВЫЙ? Это – Ленин. Не видно, уходим в черный проход, куда-то сворачиваем. – ТАКОЙ МАЛЕНЬКИЙ?! Свет неба режет глаза. Где это мы? Вышли из подземелья?.. А как же это У НЕГО повсюду голова – С ГРУЗОВИК? «Он – мумия. Засох».

Трудно привыкнуть к плоскому простору булыжной площади, светящемуся пространству. Кажется, булыжник пластами покачивается впереди, и справа – тоже… Как заколдованный смотришь на очередь ТУДА.

Мир

Поездки в семью дяди, к двоюродным сестре и брату, всегда казались Фурману праздником. Таня была на год старше фурмановского Бори, а Вова – на год младше. Ехать к ним нужно было от метро «Сокол» на автобусе. Высокие окна их большой трехкомнатной квартиры на пятом, последнем этаже смотрели на сосновый парк, тянувшийся до самого горизонта. В квартире имелась просторная прихожая, несколько коридоров, темные кладовки, полупустая ванная – в общем, хватало места, чтобы повеселиться.

Стояла хорошая, прочная зима с обильным, уже уставшим падать и пушисто улегшимся повсюду снегом. Было еще светло, и, пока взрослые готовились к торжественному обеду, Фурмана отправили со старшими во двор покататься на санках.

Двор был тоже большой, с разнообразными детскими горками – деревянными, снежными, ледяными. Санки были одни на четверых, поэтому усаживались на них каждый раз со смехом и борьбой и извалялись как могли. Под конец Вовка придумал новое развлечение: со всего разгона обвозить санки с дико визжащим Фурманом вокруг столба. В самый последний момент санки почти на боку разворачивались, оставляя глубокий след в рыхлом снегу. Таня вздыхала и качала головой, говоря: «Вовка, ты совсем, что ли? Треснешь его об столб – нам потом до вечера придется его собирать по кусочкам!..» Все смеялись, а Фурман никак не мог поймать удачный момент, чтобы отцепиться и соскочить с нарочно дергаемых туда-сюда санок. Вовка опять набирал скорость – и вскоре произошло то, чего и следовало ожидать: санки на полном ходу въехали в столб. Треснувшись об него головой, Фурман по красивой дуге улетел в сугроб.