Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - [11]
– Дак конечно, что ты будешь ждать, время только терять! И разденься, вымойся как следовает! Снимай, снимай все – что ты, их, что ли, будешь стесняться?! Полить тебе?
– Да ладно уж, я сама…
Анна Андреевна сняла с себя остатки одежды и, ища, куда бы приткнуть узелок, на всякий случай смело, с каким-то хмурым вызовом, но все же совершенно беззащитно взглянула… Еще покраснев и сильно крикнув: «Ну! Ты чего уставился?!» – она, раздосадованная, неловко ступила в таз и стала сердито тереться, поглядывая с грозным предупреждением.
Нянька, одевавшая соседа, пару раз покосилась с внимательной усмешкой на притихшего и чего-то устыдившегося Фурмана, который, приопустив веки, растерянно искал объяснений обнаружившемуся вдруг у Анны Андреевны отсутствию. «Как же так…» – вяло подумывал он.
Горячий хвостик (трудно быть человеком)
День был жаркий – на поляне заигрались. Воспитательницы, болтавшие в тенечке, спохватились, задействовали решительным криком, собирая всех с разных концов поляны. А Фурман как раз почувствовал, что надо поскорее присесть. Он метнулся в привычное место, под забор крайней к лесу дачи, намереваясь успеть. Но все уже начали строиться, ему вслед грозно закричали и приказывали жестами: «Сюда!» Он, вопреки всему, еще поюркал под высоким забором, выбирая чистое местечко среди уже использованных, но там два раза всем хором прокричали специально для него: «Фу-рман! Мы-у-хо-дим!» – он выглянул – и побежал, потому что группа уже исчезала в уличном проходе. Его еще ругнули, мол, чего ты там делал?! – и в ответ на короткое объяснение приказали: «Раньше надо было думать! А теперь терпи».
Шли очень медленно.
Солнце пекло. Кругом шумели, перебивая друг друга, к Фурману обращались, показывая ему какую-то находку, но он только с бессильным отказом качал головой и говорил самому себе: «Вот – терплю», – как-то ему было не до всего. По спине у него ползли холодные мурашки, голова немножко кружилась. Он отрешенно-внимательным взглядом безнадежно посматривал на чахлые призаборные кустики, на канавку сбоку от дороги. Прошли-то они совсем немного, меньше половины… Стал приотставать… В какой-то момент он отключился (перед этим грезил с открытыми глазами), и вдруг запоры, которые им с болью удерживались, разошлись, он в секунду отрезвел и с острым, виноватым облегчением, осторожно покосившись по сторонам, следил, как внутри трусов укладывается горячая и крепкая фигура. А что ему еще оставалось? Когда он, теперь уже сознательно приотставая и смиренно принюхиваясь, нес с собой эту необычную тяжесть, ему представилось, что у него вдруг вырос этакий хвостик… Так они все и вошли в калитку (он – последним, спешить теперь было некуда) и разбежались кто куда, а он еще для виду выждал немножко и пошел сообщать. Она сначала даже не поняла, когда это он успел (а ведь и сама была виновата!..). «Так это ты что ж – не вытерпел, что ли?! Сказал бы сразу, что не можешь…»
Потом его на террасе обмывала в тазу няня Сергеевна, ворчала, поливая из чайника теплой водичкой… Фурман как-то успокоился, близок уже был конец переживания; за окнами носились дети и, хотя Сергеевна и стыдила его, с той стороны не обращали на это омовение никакого внимания. Нянька вытерла его, дала чистое белье и сказала наконец: «Ну, иди…» – и он, еще замедленным, скованным шагом, потихоньку пошел ко всем.
«Бабка-тряпка»
– Нет, ты не пойдешь! – уже сердясь, повторила бабушка.
– Нет, пойду! – обозлился Фурман. – Пойду!
– Ну, раз ты так со мной разговариваешь – пожалуйста – ступай, куда хочешь. Только ко мне больше не обращайся.
Было тихое и морозное зимнее утро. Дедушка с бабушкой заканчивали завтрак. В комнате пахло кофе; звонко и равномерно позвякивали ложечки и, чуть глуше, чашки и блюдца. Кофе у дедушки с бабушкой был ненастоящий – с цикорием, сверху его из особой кастрюльки обильно доливали кипяченым молоком с огромными отвратительными пенками. При виде их Фурман каждый раз содрогался и отворачивался, а дедушке с бабушкой жирные пенки почему-то нравились. Сахар они тоже ели по-особенному – вприкуску. Время от времени дедушка доставал из буфета пакет с крупным кусковым сахаром и специальными щипчиками раскалывал неровные голубоватые головки на маленькие аппетитные кусочки, складывая их затем в почерневшую мельхиоровую сахарницу с круглой откидной крышкой. Фурман иногда играл в нее, как будто это танк, и получал удовольствие, хлопая тяжелым люком…
– А я все равно пойду! И ты мне не указ! Поняла?! – в ярости выкрикнул Фурман. Бабушка, хмурясь, отвела глаза в сторону и сделала вид, что не слышит.
– Илюша, ты будешь еще кофе? – с нарочитой заботливостью обратилась она к дедушке.
– Подлей мне, пожалуйста, чуть-чуть горяченького… Все, все, хватит! Спасибо.
– Извини.
Фурман мельком злорадно улыбнулся – хотя дедушка-то ни в чем не был виноват – и, отойдя к дальнему углу большого обеденного стола, с вызывающим прищуром взглянул на своего врага. Но никто этого не заметил. Похоже, они решили вообще больше не обращать внимания на своего внука! Нарочно показывают, что им нет до него никакого дела! Ах, так?! Фурману захотелось сделать что-нибудь совсем плохое. Стянуть скатерть со стола?.. – это, наверное, все-таки слишком: там же кипяток стоит… Плюнуть на пол в их сторону? – это почти как уйти из дому насовсем. Лучше что-то сказать. Такое. Чтобы она узнала, как его обижать. Фурман мстительно пожевал губами. Надо поскорее, а то они сейчас уже допьют.
При обсуждении сочинений Фурман неожиданно для Веры Алексеевны изложил какую-то развитую нетрадиционную интерпретацию произведения (естественно, усвоенную им прошлым вечером от Бори) со ссылками на письма Александра Сергеевича Пушкина. Либеральные педагогические установки (а может, и сам черт) дернули Веру Алексеевну вступить с Фурманом в дискуссию, и, когда аргументы исчерпались, последнее, что пришло ей на язык, было возмущенно-недоуменное: «Что же я, по-твоему, полная дура и вообще ничего не понимаю в литературе?..» Ответить на столь двусмысленный вопрос Фурман не смог, и в классе повисла долгая задумчивая пауза – ведь Вера спросила так искренне…Читатель держит в руках вторую из четырех частей «эпопеи».
Дедушка тоже был против больницы. Но мама с неожиданным фатализмом сказала, что, раз врач так настаивает – а этого врача им порекомендовали именно как знающего детского специалиста, и найти кого-то еще у них вряд ли получится в ближайшее время, – значит, нужно соглашаться. Если нет никакого другого способа определить, что происходит, пусть будет так. Черт с ней, со школой, пусть она провалится! Главное, чтобы возникла хоть какая-то ясность, потому что без этого жизнь начинает просто рушиться.Самого Фурмана охватывала жуть, когда он представлял себе, что ложится в психушку.
Несмотря на все свои срывы и неудачи, Фурман очень хотел стать хорошим человеком, вести осмысленную, правильно организованную жизнь и приносить пользу людям. Но, вернувшись в конце лета из Петрозаводска домой, он оказался в той же самой точке, что и год назад, после окончания школы, – ни работы, ни учебы, ни хоть сколько-нибудь определенных планов… Только теперь и те из его московской компании, кто был на год моложе, стали студентами…Увы, за его страстным желанием «стать хорошим человеком» скрывалось слишком много запутанных и мучительных переживаний, поэтому прежде всего ему хотелось спастись от самого себя.В четырехтомной автобиографической эпопее «Книга Фурмана.
Фрэнклин Шоу попал в автомобильную аварию и очнулся на больничной койке, не в состоянии вспомнить ни пережитую катастрофу, ни людей вокруг себя, ни детали собственной биографии. Но постепенно память возвращается и все, казалось бы, встает на свои места: он работает в семейной юридической компании, вот его жена, братья, коллеги… Но Фрэнка не покидает ощущение: что — то в его жизни пошло не так. Причем еще до происшествия на дороге. Когда память восстанавливается полностью, он оказывается перед выбором — продолжать жить, как живется, или попробовать все изменить.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.