Книга алхимика - [80]

Мы с Саидом хмуро наблюдали за процессией, стоя на террасе дворца. От нашего внимания не ускользнуло, что вслед за мрачными воинами, ехавшими на роскошных боевых лошадях, с кротким видом следует колонна священников в белых одеждах. Распевая псалмы, они вздымали кресты, что держали в руках, и размахивали кадилами с курящимся в них ладаном.

— Ничего, кроме тщеславия, — пробурчал мой учитель, — мы пытаемся произвести впечатление друг на друга… Добром это не кончится. В подобные моменты мне хочется последовать примеру Диогена и укрыться от всего мира в бочке. — Его лицо сделалось задумчивым. — Какую бы бочку я выбрал? Бочку сардин? Анчоусов? Не знаю, как ты, Самуил, а я лично проголодался. Пойдем-ка и хорошенько перекусим. Последняя трапеза приговоренных… После нее нам предстоит встреча с этим ужасным Элдриком.

Вопреки опасениям Саида, Элдрик, с которым мы встретились после завтрака в библиотеке визиря, оказался приятным улыбчивым седовласым мужчиной с умным и, я бы даже сказал, веселым лицом. Высокий и хорошо сложенный, явно преисполненный энергии и сил, он всем своим видом выражал любопытство и тягу к знаниям. Если бы не сутана, его легко можно было бы принять за торговца, объездившего весь свет, опытного царедворца или даже воина, которому выпало вести переговоры. Элдрику хватило всего нескольких минут, чтобы очаровать Саида. Монах с величайшим уважением приветствовал моего учителя согласно традициям мусульманского мира, после чего заговорил с ним по-арабски.

По словам Элдрика, слава об учености Саида достигла стен Парижского университета и аббатства Клюни. Даже в христианском мире Авиценну и Разеса (он назвал Ибн Сину и ар-Рази на франкский манер) почитают великими философами, однако, увы, ни один из их трудов пока еще так и не переведен на латынь. И все же купцы, побывавшие в мусульманских странах, утверждают, что самым авторитетным автором комментариев к их работам является великий Дауд ибн Саид. Элдрик выразил самую искреннюю надежду, что придет день, и все эти знания станут доступны христианскому миру, а пока он предлагает позабыть о религиозных разногласиях, ибо мы все ученые, силящиеся постичь тайны бытия. Он, Элдрик, лишь робкий ученик, желающий присесть у ног подлинного философа, коим является Саид. Именно Саид обладает ключом к сокровищнице Божьих тайн и загадок, что были открыты грекам в языческие времена и ныне, увы, позабыты на его родине. Мудрейшие из мудрецов христианских королевств не более чем необразованные дети по сравнению с Саидом. Именно поэтому, подчеркнул Элдрик, для него огромная честь побеседовать со столь знаменитым ученым.

У монаха было чудовищное произношение, и речь свою он, вне всякого сомнения, готовил заранее, однако Саид засиял, а его толстые щеки покрылись столь густым румянцем, что стали почти в цвет окрашенной хной бороды. О, мой бедный учитель! Несколько льстивых фраз — и он уже оказался у Элдрика на крючке.

Далее беседа протекала на латыни, поскольку, как я и подозревал, познания Элдрика в арабском были столь же ограниченны, как и понимание наук, к которым он проявлял такой интерес. Я сидел в сторонке и незаметно делал записи. Элдрик произвел на меня сильное впечатление. Не часто мне доводилось встречать человека столь умного и сладкоречивого. При этом уже в ту самую первую с ним встречу мне подумалось, что этот умеющий втереться в доверие соглядатай — ибо кем еще он мог быть? — пожалуй, самый опасный из всех людей, которых мне доводилось встречать. Саид принял за чистую монету его красноречие и смирение, а я — нет. Я наблюдал за Элдриком со стороны, и потому от моего внимания не ускользнул холодный блеск в его глазах. Это были глаза непримиримого фанатика, совсем как у аль-Газали. Они по-змеиному сощурились, полыхая алчностью и торжеством, когда Саид протянул монаху переводы выписок из работ Аристотеля, Галена, Ибн Сины и Птолемея.

Захлебываясь от восторга, ибн Саид рассказывал о содержании каждого из документов. Склонив голову набок, Элдрик внимательно слушал, время от времени кивая и бормоча приличествующие случаю слова признательности. Вдруг, будто лишившись терпения, он схватил длинными пальцами лист пергамента с текстом, о котором рассуждал Саид. Быстро, ловко, будто опытный ботаник, отыскавший редкий цветок, Элдрик разгладил пергамент, положил его между двумя прямоугольными кусками телячьей кожи, после чего убрал в ящичек, который специально для этого принес.

— Спасибо, — проникновенно произнес он, — очень интересно. Вы бесконечно добры. Скажите, а вы, случайно, не перевели заодно и аль-Фергани[56]?

Саид принялся с азартом рассказывать о том, что арабские звездные таблицы точнее греческих.

— Вот, извольте взглянуть.

Чтобы проиллюстрировать справедливость своих слов, мой учитель снимал с полки то одну книгу, то другую, то вытаскивал карты и демонстрировал их гостю. Монах с жадностью впивался взглядом василиска в то, что ему показывали, явно стараясь запомнить все до мельчайших подробностей, дабы потом записать в комнате в доме Тоскания и воспроизвести уже в Клюни. С терпеливостью затаившейся змеи ждал Элдрик очередного сокровища — пергамента, который он смог бы добавить в свою коллекцию.