Книга алхимика - [40]

Мы с Азизом придвинулись друг к другу. Он положил мне голову на плечо, и мы сидели так молча, наслаждаясь атмосферой, царившей в напоенных чарующими ароматами покоях. В тот самый момент, когда он приблизил свое лицо к моему, ночной дозорный погасил на улице фонари. Свет звезд заливал двор серебром, сулившим сладкое забвение, восторг и экстаз. Одним словом, все то, о чем говорилось в стихах аль-Газали накануне вечером.

Оказавшись в нашей комнате, мы с Азизом никак не могли насытиться друг другом. Мы махнули рукой на все законы благопристойности. Мы бросали вызов небесным светилам. Наши души сливались воедино. Мы гибли и рождались заново. Он, я, Бог и вся Вселенная до последней травинки и камня слились воедино.

О чудные, сладкие богохульные слова… Их произнес Азиз, а не я. Это случилось уже после, когда мы разомкнули объятия, вновь став сами собой. Это было первое, что я от него услышал:

— Это и есть то, о чем ты мне постоянно рассказывал? То, что Бог-Перводвигатель внутри нас. Это и есть тайна, которую мы сейчас раскрыли.

Я улыбнулся от гордости и удовольствия и посмотрел на его веселое лицо. Я был в равной степени учителем, другом и любовником Азиза.

— Он ведь в тебе, да? — спросил Азиз. — Бог в тебе.

— В нас, — прошептал я.

Мы смотрели друг другу в сияющие глаза, зерцала наших чувств, не в силах отвести взгляд в сторону, желая как можно дольше продлить то чувство единения, которое испытали.

— Самуил… Самуил… — прошептал Азиз. — Ты ведь никогда меня не бросишь, правда? Иначе ты разобьешь мне сердце.

— Никогда, — пообещал я. — Пока жив, я буду с тобой.

— Я тоже тебя не брошу. Без тебя… без тебя меня как бы нет… Я никто. Как же я тебя люблю… Ты такой… такой красивый… Как только я тебя увидел, то сразу понял, что без тебя мне не жить… Теперь мы всегда будем вместе. Потому что мы с тобой единое целое! — в восторге вскричал Азиз.

Своим громким голосом он вспугнул одного из белых голубей Салима, сидевших за окном. Птица улетела, и взмахи ее крыльев были словно трепет моего сердца. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым.

Ах, Азиз, мой Олень, с которым я разделил райскую вечность — каждую секунду каждой минуты каждого часа каждого дня тех двух лет, где каждое мгновение было длиною в целую жизнь. Азиз, в чьих объятиях я умирал каждый вечер, чтобы вместе с тобой возродиться и встретить рассвет нового дня, что стало с тобой? Где сейчас обретается твоя душа?

Лампа тихо потрескивает. Осталось всего несколько бочонков масла. Довольно тешить себя воспоминаниями, пусть они и столь дороги мне. Я должен написать о Сиде и о том, как был нарушен наш покой. Это случилось, когда мы отправились на войну.

ДУРАК ГОСПОДЕНЬ Аль-Андалус, 1063–1080 годы Эпоха Тайфа

Повествование

В котором я рассказываю, как ученый муж познакомился с рыцарем, и о том, как любовник стал принцем.

Был самый обычный осенний день. Из-за холодных дождей во дворе стояли лужи, а садовники выуживали из фонтана желтые листья. С садовниками сплетничали прачки, которые, завидев, что выглянуло бледное осеннее солнце, кинулись вывешивать белье. Сквозь дымчатые стекла библиотечного окна я видел, как качаются от ветра верхушки кипарисов, и потому радовался благословенному теплу, исходящему от жаровни. Я бездельничал. Погрузившись в легкую грусть, я ломал голову над тем, как выразить свои чувства к Азизу в стихотворении.

Когда один из рабов-нубийцев позвал меня в кабинет хозяина особняка, я и представить не мог, что за сюрприз приготовила мне судьба. Я решил, что визирю снова понадобилась врачебная помощь. Вот уже несколько недель я лечил его от хронических болей в спине. Меня порекомендовал сам Саид. Расстроенный тем, что меня оторвали от мечтаний, я вздохнул, взял мази, бутылочки для прогревания и, не торопясь, отправился в покои Салима.

Каково же было мое удивление, когда в аванзале я обнаружил Паладона в рабочей одежде. Его лицо и волосы были перемазаны строительной пылью. Его тоже привел сюда один из рабов-нубийцев. Мой друг, скрывая беспокойство, пытался сохранять бодрость духа и шутил.

— Представляешь, лежу я на лесах и вырезаю архангела на одной апсиде… Ну, знаешь, в той новой церкви, о которой я тебе рассказывал. И тут вижу, как на меня сверху смотрит этот здоровяк. Стоит на лестнице, рот до ушей, — произнес Паладон и раздвинул губы в улыбке, изображая африканца: — «Мальчик, тебя зовет хозяин. Жаль, что ты не можешь взять крылья у этого прекрасного ангела, над которым ты трудишься. Бросай все и лети во дворец быстрее джинна», — Паладон пожал плечами. — Вот я и прилетел.

— Что случилось?

— Понятия не имею. Но, думаю, что-то серьезное. Меня сопровождал сюда целый отряд конников.

Мы бы говорили и дальше, но тут секретарь Салима отдернул полог и жестом пригласил нас войти.

Визирь неподвижно сидел в кресле с высокой спинкой и читал письмо. На нем был строгий халат, который он обычно надевал на судебные слушания. Перед ним на ковре, скрестив ноги, расположился Азиз. Он приветливо улыбнулся, когда мы присели на корточки рядом с ним. Наше внимание привлек старый воин в полном боевом облачении, стоявший подле Салима и державший под мышкой шлем. Он был слеп на один глаз, а через всю загорелую щеку до самого подбородка тянулся неровный белый шрам. Мы, конечно же, сразу узнали старика. Его в Мишкате знала каждая собака. Это был Абу Бакр — командующий армией всего эмирата.