Книга алхимии. История, символы, практика - [15]

Эта идея яснее и полнее нашла себе развитие у одного из величайших ученых и мыслителей Древней Греции – Аристотеля (род. в 384 г. до н. э.), в учении об элементах природы. Принимая четыре начала Эмпедокла, Аристотель не придавал им реального значения. По его учению, эти четыре начала являются не элементами, не реальными составными частями всех тел, существующих в природе, а представляют только основные свойства их. Все предметы видимого мира образованы из одной и той же материи, от века существующей и обладающей потенциальной энергией, которая выражается или, правильнее, проявляется четырьмя способами: как огонь, как воздух, как вода или как земля.[30] Каждое тело, каждый предмет, из числа окружающих нас, содержит в себе эти четыре элемента; все же бесконечное разнообразие предметов, встречающихся в природе, объясняется, во-первых, тем, что одни из образующих их элементов проявляются как активные их свойства, другие же как пассивные, а во-вторых, оно зависит от того, что относительные количества элементов, заключающихся в разных веществах, являются различными. Материя сама по себе есть нечто совершенно пассивное, безжизненное. Свои свойства и способность образовывать разнообразные предметы она получает от пятого элемента, проникающего всю природу, дающего ей жизнь и движение, – эфира, который есть первая причина и вместе с тем сущность самого движения. Этот эфир и сообщает четырем элементам, которыми проявляется материя, их специфические свойства, уделяя им часть своей силы?[31]

Уже из этого коротенького и сухого очерка воззрений Аристотеля вы можете видеть, как глубоко заглянул этот мудрец древности в сущность вопроса о природе вещества, и легко можете понять то громадное влияние, которое оказало учение Аристотеля о составе тел на дальнейшее развитие химии. В самом деле: вся последующая история этой науки представляет собой не что иное, как разработку и приложение идей Аристотеля к частным вопросам. Для этого требовался теперь только фактический материал, которого в Древней Греции было накоплено мало, но который изобиловал у египетских ученых, гораздо более греков способных к экспериментальному изучению природы. Если бы этот материал был под руками у Аристотеля или его учеников – химия появилась бы впервые в Греции, но его не было, и потому возникновение этой науки замедлилось на два столетия и произошло там, где египетский эмпиризм слился с греческой философией, в Александрии, куда перешел в то время центр тяжести умственной жизни образованного мира?[32]

Начавшийся в Александрии новый период в истории развития химии является для последней весьма важным и характеризуется совершенно особенным направлением, которое получили занятия химическими предметами. В это время химия, бывшая только собранием эмпирических фактов, не обобщенных ни одной гипотезой, то есть наукой, не заслуживающей этого имени по отсутствию цели, становится на ноги и получает права гражданства среди других наук. Она вырабатывает ясно определенную цель и обогащается многими эмпирическими обобщениями. Цель ее была ложна, большинство обобщений не соответствовало фактам в том смысле, как это понимаем мы, но тем не менее эта ложная цель, эти неверные обобщения связали в одно все химические познания, дали им общее направление и осмыслили дальнейшую работу в области химических явлений.

Целью химических изысканий в то время стало нахождение средства для превращения неблагородных металлов в благородные. Впервые эта мысль появилась в Египте и была, как мы видели, результатом наблюдений над приготовлением искусственных драгоценных камней и эмалей.[33] Но эта мысль носила характер одного голого предположения, простой догадки о возможности такого превращения. В основе ее не было никакой научной теории или гипотезы, которая оправдывала бы ее существование, и потому эта мысль не могла служить стимулом для дальнейших исследований в этом вопросе. Прочное основание она получила только тогда, когда в Египет проникли идеи греческих философов о природе вещей. Влияние этих идей тотчас сказалось в появлении теории состава металлов, основные черты которой мы находим уже у писателей I и II века нашей эры: Диоскорида и Зосимы Панаполитанина. Более подробно эта теория изложена у Олимпиодора (IV в.), Синезия (V в.) и Стефана Александрийского (VII в.),[34] но свой полный и законченный вид она получила только у знаменитого Гебера (VIII в.).[35]

Эта теория в общих чертах состояла в следующем: все металлы имеют два общих начала, из которых они состоят, это меркурий и сера. Именем меркурия и серы алхимики того времени называли отвлеченные понятия металличности и изменяемости. При внимательном наблюдении все металлы оказались обладающими многими общими свойствами. Так, все они имеют особый блеск и цвет, все более или менее ковки; будучи расплавлены, превращаются в жидкости и в этом виде чрезвычайно похожи друг на друга и в особенности на ртуть, ставшую уже известной в то время. Будучи выставлены на воздух или подвергнуты нагреванию, они, за исключением золота, изменяются и превращаются в землистые вещества – ржавчины или, по-нынешнему, окиси. Эти общие для всех металлов свойства были соединены, за исключением последнего, в одно понятие – металличности, и ртуть, по своей идеальной ковкости, по сильному блеску, естественно, стала считаться типом всех металлов, и ее алхимическое имя «меркурий» выразило эту типичность, соединив в себе все общие свойства металлов, за исключением изменяемости на воздухе и при нагревании. Эта последняя способность металлов дала повод к установлению другого общего для всех начала – изменяемости, и сера, сгорающая без остатка, дала свое имя для выражения названного свойства. Сообразно этому все металлы считались результатом соединения двух начал: металличности и изменяемости, меркурия и серы, в различном относительном количестве, в различной степени чистоты и в различной силе соединения друг с другом.