Клюква-ягода - [21]

А вот если б не женился он тогда, в сорок втором, на Фроське, то на ком бы женился? И как с той, другой, женщиной получилась бы жизнь его?

А если бы на войну взяли его вместе с мужиками — остался бы он там, в чужой земле, или вернулся живым?

А если б учился в школе и закончил, хотя бы, как Минька, восемь классов? Быть бы ему все это время на высокой должности, начальником заготконторы, например? Ил и где еще?

А если вот...

Но не хотелось ему в конце дум своих ни на войну, ни должности большой, хотелось опять молодости и всего остального, что было. Только вот на Фроське не женился бы. Это да. Вот в чем ошибка! В этом! Отсюда все и пошло! Подвела, она его, не покорилась с первого же дня, не захотела жить как следует.

В иные минуты ему очень хотелось умереть, прямо вот этой норой, ясным сухим днем, и умереть незаметно, без мучений. Чтоб похоронили только здесь — на деревенском кладбище он лежать не хотел, — во-он там, за избушкой, на высоком берегу под соснами — они так шумят всегда на ветру. Похоронили б, а будут плакать, горевать но нем — без разницы. Избушка долго простоит, как намять, она сгниет со временем, и сосны упадут на могилу — ну да мало ли чего. Поживите тогда, попробуйте! Узнаете, как без меня! Небось сразу поймете! Вспомните отца! Да. Но только сыновья давно уж без него, обходились, и дочь обойдется, а Фроська? Фроська рада будет: «Отмучилась, — скажет. — Наконец-то прибрал господь». Ну и черт с вами! Черт с тобой! Поживи одна, потолкись. К ребятам уйдет. Или с Веркой станет жить, ребятишек ее выхаживать. С Веркой, конечно...

Сейчас, лежа на берегу с больной ногой, клял Семен жену свою, сынов, что нарожала ему, дочь, собиравшуюся замуж. И уж забрюхатела, а он, отец, должен свадьбу справить. Для этого и пришел сюда — за клюквой. Черт бы вас побрал всех, черт бы побрал клюкву эту, болота, топь!

«Семен, — упрашивала жена. Никогда за всю их жизнь ни о чем так не просила. — Семен, давай Верке свадьбу сыграем, как и ребятам. Ну, вышел грех, так что ж? Сейчас редкая девка не так... Он же не бросает ее. Давай. Деньги есть у тебя». — «Откуда! — взвинтился Семен. — Да я вам что, тысячник? Пенсию получишь, гуляйте». И прошел вечер тот в криках и ругани. Заплакала Фроська, вышла. На другой день опять просит. На третий. Да на колени перед ним. Семен из дома, на озеро, в ночь...

Видел, не поверила Фроська. А в деревне прямо говорили: «Свадьба у Игнатовых скоро. Развернется старик на неделю. А что? Одна дочь, да не погулять? Денег невпроворот. Сыновей женил — округа гудела. Помним, как же! Три свадьбы!..»

А были всегда деньги. И большие по тем временам. Тогда еще не было и понятия на книжку собирать, а Семен завел книжку — в районе сберкасса была. Два-три раза в зиму ездил в город, продавал и мясо, и рыбу, и пушнину, добытую сверх плана, птицу битую, клюкву мешками. Тогда, кто мог, на одной клюкве наживался. Да десять лет заготовителем — не за одну зарплату. Еще когда стал откладывать рубль к рублю и накопил несколько сот, тыщ, уверовал: ничто не дает в жизни силу такую и независимость, как деньги. Но тратил не шибко, лишь на самое необходимое. Да и то чтоб незаметно. Притаился. Хотя знали все, что есть у него деньга. Чувствовали. В деревне все на виду, ничего не скроешь. На одном конце сказал слово, на другом слышно. Да и Фроська, конечно, догадывалась. Не слепая, чуяла. Особо не тратил. Да и расходовать всерьез не на что было, по мелочи все. На это зарплата шла. Момента ждал нужного, чтобы пущенные в ход сбережения обернулись результатом каким-то. Заметным. Долгим. Надежным. Вот что важно. Ждал, ждал...

А тут старший сын вырос, женить пора пришла. Момент — не момент, черт его знает — не момент, конечно, но женить парня надо. А то начнет шататься: ни к делу, ни ко двору.

Тут и заговорил Семен Игнатов. «Есть деньги, верно. Однако не держу их взаперти, сами видите: три сына у меня, им отдаю все. Дочь подрастает».

Три сына — три свадьбы одна за другой чуть не подряд. Собирал-копил всю жизнь, а лишился за дни какие- то. Пусть помнят сыны, каков у них отец-молодец!

Погуляла деревня, до сих нор вспоминает. Каждому сыну избу новую. Не покупал, новую заказывал плотникам. Сам место выбирал, над рекой чтоб. За работой досматривал. Корову, поросенка, двух овец, десяток кур с петухом. Это на жизнь. Свадьба — само собой. Никто таких свадеб не справлял своим детям. По три дня свадьбы. Ох и пьян же он был тогда! Плясал пьяный с бабами, и пел с ними, целовался с мужиками, плакал, прощения просил у них и у Фроси просил. И все кричал:

— Вот весь я перед вами, Семен Игнатов, кулак, зверь! Вся душа перед вами! Все вам отдал Семен Игнатов! Гуляйте! Кто еще вас так угостит? Никто!..

Гуляли. Можно было гулять. Что выпить, что закусить. В тарелках — с огорода, из тайги, в бутылках — из магазина. Не какая-нибудь домашняя косорыловка, от которой поделю голова трещит, — водка. Все три свадьбы. Но три дня каждая. День-ночь, день-ночь. На берегу. Перед домом. Май, деревья цветут, теплынь. Гармошки, балалайки, голоса, подголоски, молодежь, старики, пляс, песни — и-и-а-ах!