Клянусь, что исполню... - [5]

– Что ты наденешь? – спросила Оливия Энни, позвонив ей часов в пять вечера.

– Платье, которое мама купила мне в Нью-Йорке.

– На что оно похоже?

– Белый крепдешин с большим вырезом.

– Длинное?

– Да. – Голос Энни вдруг зазвучал неуверенно. – Как ты думаешь, это сойдет?

– Думаю, это будет великолепно. Ты всегда прекрасно смотришься, – с искренней убежденностью проговорила Оливия.

– А ты? – спросила Энни.

– Я кое-что купила. Но тебе не понравится.

– Почему?

– Я дождалась, пока мама с папой уедут, – объяснила Оливия, – и поехала прямо в тот маленький бутик на Хит-стрит. Я заранее попросила их оставить для меня несколько вещей.

– И все-таки что же ты купила? – Энни явно была заинтригована. Семья Оливии Сегал была такой же обыденно-добропорядочной, как и ее собственная, но Энни считала Оливию самой незаурядной личностью из всех известных ей людей.

– Это в стиле «панк»… Ну, может, не совсем, но что-то в этом роде.

– Не может быть, – потрясенно прошептала Энни.

– Черные бермуды с черным шелковым топиком. Как тебе?

– Неужели ты это наденешь? – проговорила Энни, преисполненная ужаса и благоговейного восторга одновременно.

– Да, и я нашла потрясающий ремень с бляхами и круглые очки от солнца – точно такие же, какие мы видели в «Вог». И собачью цепочку на шею. – Оливия не решилась сообщить Энни, что вдобавок она выкрасила несколько прядей волос в рубиновый цвет.

– Это, конечно, здорово… – с сомнением проговорила Энни.

– Но что?

– А ты уверена, что тебя пустят?

– Еще как пустят. Джим говорил, что в прошлом году там было полно народу в самых немыслимых одеяниях.

– Но все-таки собачья цепочка – это… – Энни замялась, подыскивая нужное слово.

– У Давида Орбаха немецкая овчарка, – доверительно сообщила Оливия. – В случае чего я всегда могу снять цепочку и сделать вид, что это подарок для кобеля.

Начало празднества было назначено на восемь тридцать. Энни сказала Оливии, что их с Джимом подвезет Ли Барнсворт. В его машине найдется свободное место. Но Оливия уже решила ехать с Биллом Мюрреем, который жил в Хайтгейте, то есть гораздо ближе к дому Сегалов, чем Олдричи или Ариасы. Они с Биллом собирались по дороге заехать куда-нибудь выпить… Нет, нет, Билл Мюррей совсем не в ее вкусе, но он славный парень, стало быть, и поездка будет славная.

К тому времени как Оливия и Билл добрались до Орбахов, подъездная аллея и улица перед домом уже были забиты автомобилями. Билл, будучи джентльменом, высадил Оливию, а сам отправился искать место для парковки. Оливия храбро пошла по гравию к сияющему дому. В правой руке она держала подарок для Давида, а на левом плече у нее висела маленькая черная сумочка.

В вестибюле ее взгляд почти сразу же упал на Джима. Лицо у него было серым, и казалось, он недавно плакал или вот-вот заплачет. Рядом с ним стоял Давид Орбах и смотрел на Оливию каким-то странным взглядом.

– Что-то случилось? – Ее голос внезапно прервался. – Джим, что случилось?

Джим, одетый в безупречно сшитый смокинг с черным галстуком, был очень хорош собой – в нем всегда необыкновенно удачно сочетались изящество и сила, – но, как с внезапным и всепоглощающим страхом подумала Оливия, он был похож на воздушный шарик, из которого выпустили воздух.

– Наши родители, – свистящим шепотом ответил он.

– При чем тут родители? – Оливия, осознав, что в руке у нее все еще зажат подарок для Давида, сунула хозяину сверток и взяла Джима за руку. – Что случилось?

Он только покачал головой.

– Джим, в чем дело? Скажи мне.

За спиной Оливии показался Билл Мюррей, который, смеясь, вошел в двери, но сразу же умолк, когда кто-то остановил его, подтолкнул, увлек вместе с запоздавшей парой в зал, откуда доносилась музыка.

– Они мертвы, – прозвучал безжизненный голос Джима. Его темные глаза с отчаянием устремились на Оливию, словно он надеялся, что она разбудит его, скажет, что он ошибается или сошел с ума. Оливия долго молчала.

– Что ты сказал? – наконец проговорила она как-то чересчур спокойно.

– Все погибли.

Кто-то положил руку на плечо Оливии, и она вздрогнула, будто обожглась. Рядом с ней стояла миссис Орбах, мать Давида, – величественная, одетая в черное платье от Шанель. Ее лицо выражало сложную смесь сочувствия, страха и неловкости, и во внезапном озарении Оливия поняла, что больше всего на свете миссис Орбах хочется, чтобы Оливия и Джим убрались из вестибюля, а по возможности и из ее дома.

– Ваша подруга ждет вас наверху, – мягко проговорила миссис Орбах.

– Подруга? – У Оливии кружилась голова, она никак не могла понять, что происходит.

– Она имеет в виду Энни, – пробормотал Джим.

– Почему? – Оливия удивленно уставилась на него. – Что случилось с Энни?

– Все погибли, – повторил Джим. – По дороге в Шотландию.

И тогда Оливия наконец поняла.

– Вертолет, – шепотом произнесла она.

Энни спряталась от шума в спальне на первом этаже. Она сидела на полу, на белом коврике, сжавшись в комок. Видно было, что она недавно плакала, но сейчас глаза у нее были сухими, взгляд отсутствующим. Ночная бабочка, прилетевшая на свет из открытого окна, порхала прямо у нее над головой, но она не пыталась ее отогнать.

Оливия и Джим вошли в комнату. Джим сел на пол рядом с Энни, положил руку ей на плечо. Оливия, у которой вдруг подогнулись колени, опустилась на край широкой кровати.