Клянусь, что исполню... - [28]

Она взглянула на телефон, представила себе хорошего, заботливого, чувствительного и умного человека, только что говорившего с ней. «Я знаю, что бы я сделала на его месте», – подумала она.

Он оставил еще два сообщения на автоответчике и не получил ни одного ответа – ни от жены, ни от ее друзей. Он заказал билет на самолет, оставил еще одно сообщение о том, что вечером вылетает в Женеву. Он знал наверняка – с Энни что-то случилось. Может быть, у нее роман. Может быть, она больна. Может быть, ей просто надоело с ним жить. На самом деле Эдвард в это не верил. Несмотря на все напряжение, которое ощущалось в Энни в последнее время, несмотря на ее усталость, которая была заметна даже друзьям и соседям, он видел в ее глазах любовь. Он был уверен, что в ней жива любовь к нему. И тогда оставалось только одно. Самое страшное.

Энни, его любимая Энни, была больна.

– Как вы могли? – с горечью говорил он Оливии, которая встретила его в аэропорту и с максимальной осторожностью сообщила, что Энни в клинике, но ей ничто не угрожает. – Как вам могло прийти в голову скрывать от меня, что моя жена заболела?

Он быстрым шагом двинулся к выходу, очень расстроенный, но собранный и полный уверенности в том, что теперь никто и ничто не задержит его ни на мгновение.

– Эдвард, пожалуйста, выслушайте меня. – Оливия догнала его и схватила за рукав, чтобы остановить, но он не останавливался. – Эдвард, есть еще многое, чего вы не знаете, но должны узнать, прежде чем с ней встретитесь.

– Вот как! – Он резко остановился. В глазах мелькнул страх. – Что?

– Не могли бы мы где-нибудь посидеть? Выпить кофе?

– Кофе? – С его губ сорвался хриплый смешок. – Неужели вы думаете, что я могу пить с вами кофе, когда моя жена лежит в больнице? – Он почти побежал, потом внезапно остановился и схватил Оливию за руку. – Она так серьезно больна? – Он посмотрел Оливии в глаза. – Скажите мне правду, Оливия. Я должен знать всю правду.

– Я с этим согласна, – мягко ответила Оливия. – Но для того чтобы вы могли узнать правду, надо сесть и спокойно поговорить. Об этом нельзя говорить в такси по дороге в клинику. Эдвард, клянусь всем, что для меня дорого, Энни сейчас вне опасности в том смысле, как вы понимаете опасность. То есть ее жизни ничто не угрожает. – Она увидела на его лице выражение смятения и растерянности. – Идемте, – сказала она. – Я вам все расскажу.

– О боже, – произнес он, когда она закончила. – Боже мой!

Оливия откинулась на спинку стула и молча смотрела на его потрясенное лицо. Пока она говорила, Эдвард выпил свою порцию виски, и Оливия была совершенно уверена, что он нуждается в следующей, но ей не хотелось нарушать молчание. Она и так наговорила слишком много.

– Я просто не знаю, что сказать, – очень тихо произнес он.

На мгновение их взгляды встретились. Оливия увидела, что у него в глазах стоят слезы.

– Если вам от этого будет легче, – начал он, закашлялся, быстро-быстро заморгал, потом снова заговорил: – Если вам от этого будет легче, то я хотел бы сказать, что ни в чем вас не виню. Вы, вероятно, считали, что поступаете единственно правильным образом.

– Нет, – порывисто возразила Оливия, – мы так не считали. Просто это был единственно возможный путь.

– Разве вы не могли сказать мне все? – Голос Эдварда был полон горечи.

– Нет, Эдвард, не могли. Энни твердо запретила нам это.

– Она думала, что потеряет меня?

– Да.

– Как она могла? – Он на мгновение закрыл лицо руками. – Как она могла подумать обо мне такое?

– Я не знаю, – проговорила Оливия. – Но боюсь, она думала именно так. Может быть…

Эдвард быстро поднял глаза:

– Что?

– Ничего.

– Оливия, прошу вас, скажите мне. Она глубоко вздохнула.

– Я думаю, это из-за вашей матери.

Они вместе поехали в клинику. Эдвард сначала поговорил с Джанни Дресслером, потом вошел в палату Энни. На стуле между кроватью и окном сидел Джим. Эдвард поздоровался с ним, коротко кивнув, и быстро подошел к кровати.

Оливия поймала взгляд Джима через открытую дверь и поманила его к себе. А потом она увидела лицо Энни. Белое как мел, оно было похоже на лицо приговоренного к смертной казни.

Они закрыли дверь. Дресслер стоял рядом.

– Это самое лучшее для них обоих, – сказал он. – Вы это и сами знаете, правда?

– Вы не видели, какое у нее сейчас было лицо, – отозвалась Оливия.

– И тем не менее это будет лучше. Поверьте мне.

– Мне казалось, она догадывается, – задумчиво проговорил Джим. – Я просидел у нее больше двух часов, и за все это время она ни разу не спросила ни об Оливии, ни о об Эдварде и совсем не спала, только слегка дремала. Я был уверен, что она знает, что Эдвард близко. Но потом, когда он вошел…

– Энни скрывала от него свою тайну почти с самого начала их брака, – сказал Дресслер, – а теперь эта тайна раскрыта. Она боялась этого больше всего на свете. И вот это произошло. – Он замолчал и тепло улыбнулся им. – И что бы теперь ни случилось, вы, как ее истинные друзья, должны понимать, что это единственный реальный выход для них обоих.

– Я думаю, мы это всегда знали, – согласилась Оливия.

– И все-таки ей сейчас очень тяжело, – огорченно проговорил Джим.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Эдвард. Он сидел на краю высокой больничной койки, сжимая ее холодную как лед руку.