Клубная культура - [5]

Шрифт
Интервал

Я пробираюсь поближе к музыкальной шкатулке. Балерина уступила место аниматорам клуба «Тишина», которые прославляют в танце радости самовыражения и доморощенного творчества. Завязываю разговор с соседом. Ему девятнадцать, он живет в маленьком городке в Уэльсе, а в Лондон приехал навестить друзей. Его улыбка, кажется, шире лица, а зрачки — что пуговицы от пальто. Он кричит: «Я никогда ничего подобного не видел. Блин, это круто, я хочу здесь жить!» Кажется, это будет его второй дом.

Отправляюсь побродить еще. Толпа вот-вот закипит. Повсюду замечаю прекрасные танцующие создания. Затем сталкиваюсь с компанией женщин в одинаковых очках, похожих на библиотекарей-сладострастниц или развратных секретарш из порнофильмов: шик во плоти. Они чопорно проплывают мимо, словно стайка Типпи Херден 1. Парень в прелестной розовой распашонке оживленно беседует с негритянкой в нижнем белье.

Возвращаюсь во мрак за новой порцией баса, этого звукового стимулятора технологического века, заставляющего меня танцевать упорно, энергично, неистово. Этакое сладкое бешенство. Мне хорошо, мое тело стало свободным и страстным, я любуюсь взглядами, которые бросают на него окружающие, поощряя мои усилия. Женщина в розовом кожаном бюстгальтере и обтягивающих штанах из такого же материала и такого же цвета направляется прямо ко мне, улыбается и начинает исполнять соблазнительное мамбо, словно стриптизерша без шеста. Мы танцуем вместе пару треков, после чего она, все так же улыбаясь, растворяется в толпе. Полуобнаженный мускулистый гей стоит среди танцующей массы. Его мышцы выпирают, а зубы сжаты так крепко, что, кажется, должны рассыпаться в порошок. Ноги его совершенно неподвижны, глаза устремлены куда-то вдаль, и лишь накачанный стероидами торс изгибается взад и вперед. Я беру тайм-аут, сижу и наслаждаюсь зрелищем. Вдруг, будто пчелка, ко мне из другого конца зала прилетает фея с искорками в глазах и озорной улыбочкой, смотрит прямо в глаза и говорит с мелодичным ирландским акцентом: «Ты всегда можешь потанцевать еще, всегда». Фея исчезает, а я понимаю, что она была совершенно права, и вскакиваю на ноги.

Итак, это заразительное хаотичное волнение людских масс, сплоченных химикатами, ритмами и желанием веселиться, продолжается. Кошмар властей, стержень антисистемы, экстремальный, но благопристойный, непринужденный или, может быть, раскрепощающий. Я болтаю с забавной парочкой: она высокая, элегантная и улыбчивая, он коренаст, похож на вышибалу. Обоим под сорок. На нем смокинг, но без сорочки, а вокруг шеи — прелест-ный собачий ошейник. Мы глядим по сторонам, болтаем о всякой ерунде, обмениваемся комплиментами, а большего и не требуется.

Я нахожусь в залитом светом баре. Народ танцует повсюду, не исключая барной стойки. Бедра вращаются, тела наполняются плотской энергией, музыка барабанит по перепонкам, засасывая толпу. Меня зачаровывает то, как стекают по женской коже капельки пота. Больше всего сейчас мне хочется слизать их. В клубах все выглядит так аппетитно.

Куда бы я ни бросил взгляд, тусовщики широко улыбаются. Часто ли доводится видеть такое? Лица светятся от возбуждения, страсти, просто от радости. Толпа эмоционально созрела, и уже не кажется, что на человеческой расе можно ставить крест. Все это стало возможно благодаря общему усилию воли, в основе которого лежит простое желание хорошо провести время, дающее людям готовность принимать окружающих такими, какие они есть, и ожидать того же от них. Здесь придется очень постараться, чтобы найти причину для беспокойства.

«Do a little dance, make a little love, Get down tonight, get down tonight» 1 (K. C. and The Sunshine Band, Get Down Tonight). Знакомая мелодия вновь тянет меня подвигать попой. Заряжаясь энергией человеческой массы, движущейся, чтобы наслаждаться жизнью, помещение, кажется, становится фрактальным. Я возвращаюсь в темноту и обнаруживаю, что центральный подиум забит до отказа. Я тоже хочу поиграть. Мне удается втиснуться между танцующими. Здесь намного горячее. Следуя ритму, я становлюсь единым целым с толпой. Замечательно! Руки, ноги, туловища извиваются и переплетаются, подгоняемые вирусом, имя которому бас. Невозможно устоять перед этим акустическим искушением, этими раскатистыми звуками — вязкими, липкими и необъяснимо мудрыми. Мое тело кажется жидким. Оно пережило множество трансформаций. Проблемы рабочей недели растаяли без следа под струями жгучей энергии. Лишь в клубе, под воздействием каких-то сокровенных телесных секретов танца, я двигаюсь с такой экспрессией, страстью и кинетической свободой, которую ощущаешь всеми мускулами, сухожилиями и костями.

Я вновь направляюсь в туалет, из которого, пошатываясь и держась за нос, выходит парень. Веки его глаз подергиваются, а слегка зеленоватый оттенок кожи наводит на мысль о том, что он малость переборщил с порошковой стимуляцией. Он подходит к болтающейся рядом компании и бормочет, что ему придется уйти. Мне кажется, он надеялся на сочувствие, но вместо этого услышал снисходительное «слабачок» от своих друзей, которые все же утянули его на танцпол.


Рекомендуем почитать
Британские интеллектуалы эпохи Просвещения

Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.


Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.