«Клуб Шести» - [56]
Заварив на кухне чай, Теодор закурил и стал разглядывать полку с книгами, тетрадками, папками с набросками и вырезками за много лет. Почитать? Нет. Утро создано для нового. А новое вдохновляется старым. Вынул папку с вырезками из журналов, фото-альбомов, художественных альбомов и ещё сам Бог только знает откуда. Открыл на середине.
Китайские шелка. Мокрая акварель. Девушки. Пьёт зелёный чай из «игрушечной» чашки, сидит среди больших листьев неизвестного растения (лопух?) и думает, соблазняется жёлтым драконом (тот дарит ей горящий шар — свою душу), мечтает жаркой ночью одна и с веером, колдует перед наскальным изображением овна и каменные жрецы ждут поодаль решения своего оракула, пьёт зелёный чай… Как давно это было и было — не с нами…
Рука потянулась за карандашом. Записал и — набросок реки получился сам собой. По реке поплыл уставший от сражений флот.
Перевернул альбомный лист и среди буксующих снегоуборочных машин покатились на санках дети. Современные дети. Перекличка времён? Времени нет. Есть память, как гоголевская Коробочка скрупулёзно хранящая всё подряд — и своё и чужое, уже не разбирая, где есть чьё. Коробочке всё может пригодиться здесь и сейчас. А есть будущее. Есть. Но его пока — нет. На то оно и будущее, что бы быть потом.
Вновь перевернул лист, и:
И на листе пошла старушка. Толста, хромоножка, одежонка. Её жизнь она не строила, эта женщина плыла по реке времени и встречала на пути мороз, дождь, палящее солнце, которых не ждала и не звала… Грустно. Можно добавить ещё:
Это уже про её мужа. Грустно. Очень.
Перевернём-ка лист.
Другое дело. Девочка сидит с куклой Пьеро. Прижимает ручками тряпку куклы к груди. Дай Бог не быть этой куклой когда она вырастет. Дальше?
Ну, это мы уже рисовать не будем. Это — эротика на грани фола. Эротика физиологии и тотального влечения полов. Вот так один китайский драматург не «перевёл для народа» свою пиесу «Пионовая беседка», и случилась в Китае сексуальная революция в XIV-ом веке… не понял народ художника. Утончённость приняли за вседозволенность. Я думаю, что и Дали в своём Дневнике не эпатировал, а просто, к тому времени, уже так утончился, что все его экзистенции, на самом деле являющиеся ангельским видением, выглядят для читателя изощрённым мерзким бредом.
Да и вообще, как сказала одна богемная дама в книжном магазине: «Дайте мне, пожалуйста, хокку-двустишия, а то трёхстишия меня уже как-то… утомляют!»
— Добрый день, Теодор Сергеевич, а можно мне тоже чаю?
Художник так вздрогнул, что карандаш улетел в умывальник. Антон Владимирович, как был в плаще, с грустной миной стал вылавливать карандаш из раковины, битком набитой грязной посудой. Тем временем гость продолжал:
— И всё-таки я вас напугал… простите, ради Бога. Дверь открыта у вас, я и зашёл потихоньку, а вдруг воры? Нет, никого кроме хозяина в квартире нет, вы тут на кухне рисуете, а я тут в коридорчике и подождал тихонько, дабы — не мешать.
Он, наконец, выловил карандаш, обтёр его полотенцем и вручил застывшему в изумлении художнику.
— Это ничего, что я тут к вам, вот, вошёл?
— Ах, боже мой, да конечно, ничего, даже — хорошо! Дверь не закрыл? Ах, это бывает, это со мной случается…
Теодор вскочил, помог гостю снять плащ, усадил, вновь включил газ под чайником со свистком. Стал рыться в холодильнике. Равновесие восстановилось. Когда они уже завтракали, Теодор вспомнил вчерашнюю беседу по телефону.
— А вы за мной заехали! — обрадовал он Антона Владимировича. — Как же, помню, мы с вами на Педан собирались. Или, нет, на Воробей.
— А вы передумали? — просто спросил гость.
— Нет-нет. Это надо. Надо. Время от времени надо уходить в горы. На время.
— Зачем?
— Что бы набирать силы жить на земле.
Чокнулись кружками с чаем. Только теперь художник разглядел обмундирование Антона Владимировича: камуфляж, портупея с пристёгнутыми к ней фляжкой и охотничьим ножом, бинокль на шее. Он серьёзно собрался в горы. Не теряя времени, художник и сам собрался, одел, что нашёл у себя полуспортивного. Бывалый гость посоветовал взять больше тёплых вещей, в горах, на высоте холодно в любое время года. Да, на вершине всегда холодно, — вспомнилось вчерашнее.
Через некоторое время товарищи вышли на улицу. У теодорова подъезда стоял джип «Круизёр», в который и погрузили нехитрую поклажу художника — этюдник, да кисти. «Монстр японского автопрома» бесшумно завёлся и рванул с места, как в карьер. Неизвестно, отчего такой низкорослый народец как японцы, смог выдумать и соорудить этакую громадину на колёсах. Сидишь и смотришь на всех словно с балкона. Отечественные «ижовские коробочки» так просто-таки пугаются соседствовать на трассе с этим гиппопотамом, врассыпную разбегаются, притормаживают и отстают, не спорят, одним словом. И правильно. Не резон. Поддерживая отечественный автопром мы демонстрируем убогость последнего на своих же дорогах. Нет гордости у русского человека. Настолько же нет вкуса, если говорить о автодизайне — уму не постижимо, в каком бредовом сне можно выдумать такие модели автопотделок. Ведь, просто рядом поставить «Висту» и «Жигу-Ладу», и попросить честную публику — найдите 10 совпадений. Одно совпадение, теоретическое: это два транспортных средства. Одно создано для ежедневного комфорта, а второе для ежедневной борьбы за передвижение.
"Четвертый путь для чайников"? - удивитесь вы. - Ладно "Компьютер для чайников" или "Английский для чайников", но как можно принципы Школы Четвертый путь изложить "для чайников"? Автор уверяет, что благодаря его книге любой, кто испытывал трудности при чтении текстов Успенского и Гурджиева, сумеет понять все важные аспекты Школы. В этой книге автор подробно излагает два метода освоения принципов Четвертого пути. Первый - подготовительный, который освещает основы учения Успенского. Автор подробно рассказывает о практике самовоспоминания, самонаблюдения и работе над отрицательными эмоциями.
Немолодая беллетристка, писавшая романы, главными героинями которых была она сама в разном возрасте, теперь страдает от… угрызений совести за несовершенство собственных героинь. Она не похожа на окружающих людей, она преследуема видениями из прошлого — её героини оживают и «не дают ей жить». И только вмешательство извне — мистического Белого Дворника, получеловека-полуангела, способно вырвать её из лап глубочайшего кризиса и неминуемой гибели. Повесть М.Ф. Веселова «ГОГОЛИАДА» продолжает лучшие традиции психологического романа таких авторов, как Р.Бах с «Чайкой по имени Д.Ливингстон», Г.Гессе с романом «Степной волк» и многих других величайших творцов прошлого века.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.