«Клуб Шести» - [57]
Теоретически же и приходит на ум объяснение — такие машины изготавливает народ, чья жизнь прошла в борьбе. Привычка. На уровне ментальности.
Однако, долго размышлять на эту грустную тему, Теодору не пришлось. Антон Владимирович припарковался на круглосуточной стоянке у ЖД-вокзала. Не задавая вопросов, художник, вторя «ведущему», выгрузил из багажника свою ношу и проследовал на перрон. АВ (для краткости будем его называть так) излучал уверенность в своих действиях, поэтому и Теодор не подумал даже, что, мол, стоило бы купить билеты или, вообще, продолжить путешествие к горам на «вездеходе».
Да и зачем догадываться, пока нет полной информации?
Тем временем народ подтягивался к ожидаемой электричке, однотипный, надо сказать, народ: всё больше дачники. День-то выходной, мелькнула догадка у художника.
Отчего-то вспомнился Зощенко. Боже святый, да ведь, скоро сто лет с тех пор, как сатирик писал свои «фельетоны» о наших соотечественниках, победивших богатых узурпаторов. А сравнивать народ не хотелось. Тут не 10 совпадений найдётся, а 10000000000000000000… Различия бы найти… Свистя и скрипя, подкатилась электричка и люди насели друг на друга, честно расстраиваясь, что дверь остановилась не перед ними, и, давя ближнего своего, пытались исправить данную несправедливость.
Вереща и повизгивая вносились в вагон объекты женского пола, с матерком и дымя сигарками, лезли упорные мужественные существа. Народ накопил энергии в конторах и производственных цехах, сохранил таковую для полноценных выходных, дабы с чувством и семейной пользой выплеснуть жизненную силу сперва на взятие электрички, а уж затем на собственные огородные участки. Урожаю в этом году быть, раз так велика человеческая сила.
Теодор не успел отскочить от происходившего на перроне революционного движения масс, и его внесли в тамбур практически на руках. Едва успел сжать в локтях руки, дабы рёбра остались целыми, так, под локотки его и занесли архангелы в прозодежде. Воздух вдохнул только в вагоне. И пожалел, что вдохнул — за долю секунды свежий воздух из вагона был весь выдышан хлопотливой публикой. Покрывая людской гам, раздался командный голос АВ:
— Фёдор Сергеевич! Двигай сюды! Я тута местечко тебе припас!
Ошалев от подобного обращения АВ, ещё больше чем от людских телопередвижений, Теодор «двинулся» в сторону оравшего на весь вагон товарища. Его по свойски пропускали, только едва матерясь. Потеряв четыре пуговицы, ледокол «Теодор» пристал к гавани — деревянной скамейке, на которой горным орлом восседал АВ.
— Фёдор Сергееч! Двигай сюды! Я тута местечко тебе припас!
Ошалев от подобного обращения АВ, ещё больше чем от людских телопередвижений, Теодор «двинулся» в сторону оравшего на весь вагон товарища. Его по-свойски пропускали, только едва матерясь. Потеряв всего четыре пуговицы, ледокол «Теодор» пристал к гавани — деревянной скамейке, на которой горным орлом восседал АВ.
— Ну, Сергееч, поихалы! — продолжал рокотать АВ, жизнерадостно вынимая бутерброды из сумки и раскладывая их на смятой газете прямо на коленках.
Поезд и впрямь, тронулся.
Чуть не «тронулся» и Теодор, наблюдая, как АВ уплетает бутерброды, запивая их кефиром. Впрочем, АВ в своей процедуре, был не одинок — только состав набрал ход, как соседи по лавке, ритмично распахнули сумки и принялись вынимать съестные запасы. Смрад от живых тел стал перебиваться и смешиваться с запахом жареной курицы, солёных огурцов, яиц и ещё Бог весть, какой дряни… Висящие на поручнях, те, кому не досталось сидячих мест, ворчливо вынимали газеты «Советский спорт» и пристраивали их на головы соседям, дабы удобнее было заполнять нехитрый кроссворд. Наступила временная передышка.
На следующей станции акт «взятия колёсного Зимнего» повторился. Но, уже с большими потерями для штурмующих — те, кто взошёл в поезд на первой станции, заняли глухую оборону. Глухую к воплям вновь влезающих, к призывам «потесниться, ведь всем же ехать надо», глухую к стонам вышвыриваемых из открытых дверей. Этот народ не остановится ни перед чем, этот народ опасен по своей сути, Гитлер был полным придурком, рискнув лезть к нам в поезд… гм, в страну, конечно, в страну, описка тут вышла.
К счастью, АВ не спешил уговаривать Теодора разделить с ним трапезу. Художника так мутило, что видно было невооружённым глазом, а интеллигентно скрывать свою тошноту Теодору в данном положении казалось глупым.
— Не дрейфь, Федя, — глумливо вещал (увещевал) АВ. — Это была последняя станция в городе. Теперь пойдут дачи, и народ начнёт рассасываться. Как тромб.
И действительно, на следующей станции стало легче. Половина стоявших ринулась на выход, в лес, в поля, так бегут дикие лани из зоопарка, когда случайно упадает забор. Если, конечно, лани носят ватники и китайские тапочки.
Не успел Теодор перевести дух, как его внимание оскорбил следующий эпизод этого странного для затворника спектакля жизни. Гомон вагона пронизал душескрежещащий вопль: «Люди добрые, помогите, Христа ради! У нас умерла мама, нас осталось трое — я, и двое младших сестрёнок! Нам не хватает денег, хочется кушать, люди добрые, Христа ради, помогите, кто чем может!» Теодора покоробило. На «внутреннем экране» ему тут же нарисовалась следующая картина: трое девочек, мал мала меньше, глодают косточку и грызут зачерствевшую корку хлеба… а кругом разруха и вонь, как тут, в вагоне пригородной электрички. Он непроизвольно потянулся к бумажнику, но почувствовал упругое сопротивление. Это АВ держал его за запястье и не позволял вынуть бумажник. Тогда другой рукой и из другого кармана Теодор вынул пару мятых десяток и, когда всхлипывающая девушка поравнялась с ним, протянул ей деньги.
"Четвертый путь для чайников"? - удивитесь вы. - Ладно "Компьютер для чайников" или "Английский для чайников", но как можно принципы Школы Четвертый путь изложить "для чайников"? Автор уверяет, что благодаря его книге любой, кто испытывал трудности при чтении текстов Успенского и Гурджиева, сумеет понять все важные аспекты Школы. В этой книге автор подробно излагает два метода освоения принципов Четвертого пути. Первый - подготовительный, который освещает основы учения Успенского. Автор подробно рассказывает о практике самовоспоминания, самонаблюдения и работе над отрицательными эмоциями.
Немолодая беллетристка, писавшая романы, главными героинями которых была она сама в разном возрасте, теперь страдает от… угрызений совести за несовершенство собственных героинь. Она не похожа на окружающих людей, она преследуема видениями из прошлого — её героини оживают и «не дают ей жить». И только вмешательство извне — мистического Белого Дворника, получеловека-полуангела, способно вырвать её из лап глубочайшего кризиса и неминуемой гибели. Повесть М.Ф. Веселова «ГОГОЛИАДА» продолжает лучшие традиции психологического романа таких авторов, как Р.Бах с «Чайкой по имени Д.Ливингстон», Г.Гессе с романом «Степной волк» и многих других величайших творцов прошлого века.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.