Клуб холостяков - [12]

– Очень смешно! – Адам ухмыльнулся, гордый своей вчерашней победой. – Ты просто завидуешь. А кстати, где собираемся причалить? – Адаму нравилась возможность перемещаться с места на место, не меняя своей каюты и привычного комфорта. Можно купаться в роскоши, планировать свою поездку, как вздумается, меняя эти планы по малейшей прихоти, и каждую секунду к твоим услугам вышколенная команда.

– А вы бы где хотели? – спросил Чарли, обращаясь к обоим приятелям. – Я предлагаю Монако или Портофино.

После некоторого обсуждения решили начать с Монако, а в Портофино пойти потом. Монте-Карло находилось совсем рядом, в двух часах от Сен-Тропе, а Портофино – подальше, часов восемь хода. Как Чарли и предполагал, Грей был согласен с любым вариантом, а Адам хотел непременно отметиться в казино.

Сразу после обеда, состоявшего из роскошного шведского стола с морепродуктами, они снялись с якоря. Немного поплавали, после чего тронулись в путь. До самого Монако друзья нежились в шезлонгах на палубе. К моменту прибытия все трое крепко спали. Капитан снайперски пришвартовал яхту к причалу, с помощью кранцев амортизируя возможные удары других яхт. Порт Монте-Карло, как всегда, был забит большими яхтами, так что «Голубая луна» не казалась здесь огромной.

В шесть часов Чарли проснулся, огляделся и перевел взгляд на друзей – оба продолжали спать крепким сном. Чарли принял душ и переоделся, а в семь проснулись и Грей с Адамом. После вчерашних подвигов Адам был немного утомлен, но к ужину все трое уже были в отличной форме.

Старший стюард вызвал такси и зарезервировал столик в «Людовике XV», где обстановка и посетители диктовали более строгие требования к одежде. По этому случаю все трое облачились в пиджаки и галстуки. Чарли надел кремовый льняной костюм с рубашкой того же цвета, а Адам – белые джинсы с блейзером и мокасины крокодиловой кожи на босу ногу. Грей обрядился в голубую рубашку, слаксы цвета хаки и допотопный блейзер с красным галстуком. Из-за седины он выглядел старше своих друзей, правда, в его облике было нечто экстравагантно-бунтарское. Как бы ни был одет Грей, в нем безошибочно угадывался художник. За ужином он оживленно жестикулировал, рассказывая друзьям истории из своей юности. Например, поведал о том, как недолгое время жил на Амазонке. Рассказ получился довольно забавным, но тогда для него, мальчишки, это был сущий кошмар. Его сверстники ходили в школу, катались на велосипедах, подрабатывали доставкой газет, бегали в школу на танцы. Он же бедствовал то среди индийской бедноты, то в буддистском монастыре в Непале, то с бразильскими туземцами и изучал наставления Далай-Ламы. Он был фактически лишен детства.

– Что мне вам сказать? Родители у меня были не в себе. Зато скучать не приходилось. – При этих словах Адаму подумалось, что его-то детство как раз протекало до тошноты скучно и обыденно, и ничто в его жизни на Лонг-Айленде не могло сравниться с тем, о чем рассказывал Грей. А Чарли о своем детстве вспоминал редко. Поначалу все было предсказуемо, респектабельно и традиционно – до момента гибели родителей. Дальше пошла черная полоса. А когда пятью годами позже умерла его сестра, Чарли совсем потерял вкус к жизни. Он говорил об этом только со своим психотерапевтом и никогда с посторонними. Умом он понимал, что, пока не случилась беда, в его жизни было немало радости, но он этого словно и не помнил, а вот все несчастья сохранились в памяти отчетливо. Лучше думать о сегодняшнем дне, а воспоминания оставить для консультаций. Но даже под нажимом психотерапевта они давались ему с трудом и всякий раз повергали в отчаяние. Никакими утешениями и земными благами невозможно компенсировать утрату самых дорогих его сердцу людей – а вместе с ними и семейной жизни. И как бы он ни старался, воссоздать ее он был не в силах. Казалось, он навсегда лишился стабильности и уверенности, какую дает семья, а заодно и способности создать с кем-то такой же союз близких душ. Сейчас самые близкие отношения у него были только с этими двумя приятелями, и больше ничего похожего на душевную близость он не испытывал за все двадцать пять лет, прошедших после смерти сестры. Тогда, двадцать пять лет назад, Чарли оказался бесконечно одинок, без тепла, заботы и любви близких. Сейчас, слава богу, у него есть два надежных друга. И он знал, что они его всегда поддержат – точно так же, как он поддержит их. Для каждого из них это было великое утешение. Их объединяла крепкая мужская дружба, полное доверие и взаимная симпатия, а это уже немало.

Они долго сидели за кофе с сигарами, Адам и Грей рассказывали о своих детских годах. Чарли с интересом отмечал про себя, насколько по-разному они воспринимают одни и те же вещи. Грей давно смирился с тем фактом, что его приемные отец и мать были чудаковатыми эгоистами, а соответственно – никудышными родителями. И настоящего дома у Грея не было. Родители кочевали по свету, вечно в исканиях, неизменно бесплодных. А к тому времени, как они осели в Нью-Мехико и усыновили еще одного ребенка, Боя, Грей уже давно жил своей жизнью. Он виделся с Боем, когда изредка появлялся дома, но опасался привязанности. Он не хотел, чтобы что-нибудь в жизни объединяло его с родителями. В последний раз он виделся с Боем на похоронах родителей, после чего прервал с ним связь. Порой из-за этого его мучила совесть, но он вычеркнул из своей жизни всякие напоминания о своей непутевой семье. Само это слово – «семья» – для него ассоциировалось со страданиями. Иногда он задавал себе вопрос, что стало с Боем после смерти родителей. До сих пор Грею удавалось подавлять в себе порывы отыскать брата и взять на себя ответственность за него. Когда-нибудь он, может, и разыщет его, но не теперь. А может, этого и вообще не случится. И останется этот мальчик только в его воспоминаниях как славный и добрый ребенок.