Клиника одиночества - [37]

– Это он, Жанна Бруновна, – наябедничал Стас, ткнув пальцем в Ивана.

– Не, я завязал. А вот Грабовский, кстати, жену три дня назад в Лондон проводил, зажигает теперь на свободе.

– Самое печальное, мальчики, что это безобразие, увы, точно не из-за меня, я лет пятьдесят уже не гуляю. – Жанна Бруновна достала старомодную перьевую ручку и принялась писать заключение. – Впрочем, грешите, я не в претензии. Как говорится, не откладывай пьянку на завтра, а секс на старость. Посмотрела я твою больную, Ваня, признаков органического поражения мозга не нашла. Я назначу, конечно, нейропротекторы, ведь любой припадок – это гипоксия мозга, а патогенетическое лечение будьте любезны сами подобрать. О, Ванечка, ты что же это неправду в истории болезни пишешь?

– Где?

– Да вот же. Приглашен невропатолог. Как это – приглашен? Во-первых, приглашают в какие-нибудь приятные места, на день рождения, в ресторан, на танец... Я так понимаю, ты вальсировать со мной не собирался? Кроме того, приглашение предполагает свободный выбор, а разве я могу отказать в консультации? Нужно писать «вызван».

– Жанна Бруновна, я хотел повежливее чтобы было.

– В медицинских документах нужно выражаться суконным языком штампов. Иначе попадешь в глупое положение. Я в молодости работала на Севере, там приходилось за всех врачей крутиться, в том числе за окулиста. Как-то приходит больной с тяжелым конъюнктивитом, от отека почти ничего не видит, температура под тридцать девять... Спрашивает меня: «Доктор, это очень страшно?» А я строчу себе историю и мимоходом так ему отвечаю: «Нет-нет, что вы! Сейчас вас госпитализируем и будем закапывать!» Он, бедняга, чуть со стула не свалился. Не понял, что я имела в виду глазные капли.

– Если честно, я тоже не понял, – сказал Иван без улыбки.

– Вот видишь, Ванечка. Поэтому в следующий раз думай, когда из приемного будешь звонить в реанимацию и орать на весь коридор: «Как там наш больной? Что? Умер? В восемь сорок пять? Ну спасибо вам! Поздравляю с Днем медицинского работника!» Да еще хохотать при этом во все горло. Честно скажу, жутковато было тебя слушать.

– Простите негодяя! Больше не повторится! – Анциферов вытянулся в струнку.

– То-то же.

– Вы уж извините, Жанна Бруновна, что вас дернули...

– Все правильно. Лучше перестраховаться. А я на то и дежурю, чтобы меня дергали.

Она легко поднялась из-за стола и, стуча каблуками модных туфель, отправилась к себе.

Стас вдруг понял, что совершенно не хочет спать. Все ясно, началась стадия перевозбуждения. Сейчас он переживет ненужный прилив бодрости, израсходует на это все резервы организма, а завтра с утра на очередном наркозе мозг откажется ему служить. Да, тридцать шесть часов непрерывного труда – это немножко слишком. Утром ты приходишь на обычную дневную работу, потом остаешься в качестве дежурного врача на ночь, а следующим утром у тебя снова начинается рабочий день.

– Пойдем, Вань, накатим по две морские капли?

– А у тебя есть?

– Ага. Специальный дежурный коньяк для психологической разгрузки.

Стас плеснул в стаканы граммов по тридцать – этого количества вполне достаточно для нейтрализации лишнего адреналина. Закусывать не стали: есть в полчетвертого утра – настоящее варварство по отношению к организму.

– Стас, а Зоя Ивановна что-нибудь обо мне говорила? – вдруг спросил Иван.

– В каком смысле?

– Может, спрашивала тебя обо мне?

– С чего бы это ей со мной откровенничать? Кто я, и кто она!

– И кто я, – заметил Иван грустно.

– Она что, тебе и правда сильно нравится?

– О... – Анциферов закинул руки за голову и уставился в потолок. – Сказка, а не женщина!

– Она же тебя лет на пятнадцать старше!

– Во-первых, всего на тринадцать, мы точно посчитали. А во-вторых, разве это главное, Грабовский! Цифры при выборе женщины не важны. Здесь имеет значение только одно – хочешь ты ее или нет. Возраст, вес – да какая разница? Ты не мясо на суп покупаешь!

Стас налил еще по глоточку.

– Так тоже нельзя, Ваня. Что за детский принцип – хочу, и все?

– Такой принцип, что если я нашел среди моря блядей одну нормальную женщину, то мне без разницы, что она дышит воздухом на тринадцать лет дольше моего! Меня к ней тянет, и эта тяга – самое лучшее, что я когда-нибудь чувствовал в своей жизни. Я могу тебя послушаться, сказать: «Ага, она слишком старая для меня» – и завтра же найти себе прекрасную двадцатилетнюю девственницу. Предположим, она будет даже умной, порядочной и доброй и полюбит меня, но что толку, если мне-то будет на нее наплевать? Конечно, показывать друзьям молодую красавицу гораздо круче, чем Зою Ивановну, но я живу не для друзей, а для себя. И знаешь, что еще?

– Что? – спросил Стас угрюмо. Ванины слова оказались слишком созвучны его мыслям.

– Как профессионал, скажу тебе: человек может многое простить жене – предательство, обман, невнимательность, даже измену... Все, кроме одного. Он никогда не простит жене того, что не может ее полюбить. Это закон психологии.

Стас совсем расстроился. Он решительно навинтил пробку на бутылку, Анциферов понял намек и пошел к себе. А Стас растянулся на диванчике, закрыл глаза и предался мрачным мыслям. Он не любит Варю, это ясно. Он никогда не испытывал к ней такого влечения, как к Любе, никогда не мечтал о ней, и, наверное, если бы вдруг после первой встречи Варя исчезла, не оставив координат, он тут же забыл бы о ней. Да что там Люба! Даже к анестезистке Алисе он относился более тепло и уважительно, чем к собственной невесте. Даже пить чай вместе с Соней было ему приятнее, чем с Варей. Просто однажды он хладнокровно решил: «Ага, вот Варя, она симпатичная, умная, добропорядочная и воспитанная девушка. Будет мне хорошая жена».