Илья Алексеевич вернулся домой в десятом часу вечера. После работы он долго гулял по мрачному осеннему городу, бесстрашно ступая в антрацитовые лужи, зло разбивая ногами желтые, как кошачий глаз, отражения фонарей. Вглядывался в серые тени, спешащие мимо него, словно какая-то из них могла вдруг обернуться кудесником, готовым разом положить конец его отчаянию. Не замечая пронзительного ветра, он перешел Каменноостровский мост, поглядывая на тяжелые, вязкие воды Невы, которые ветер шевелил с усилием, поднимая запахи солярки, тины и чего-то неуловимо свежего, чем всегда пахнет от больших рек. Он миновал Петропавловскую крепость, скользнул взглядом по минаретам мечети, еле различимым в темном облачном небе. Давно он здесь не бывал… Илья Алексеевич погрузился в воспоминания и сам не заметил, как ноги занесли его в глубь Петроградской стороны, к медицинскому институту. Он прошел по улице Льва Толстого, легонько задевая рукой прутья железной решетки, огораживающей территорию, и достиг главного корпуса. Несмотря на позднее время, во многих окнах горел свет, а мимо Ильи Алексеевича сновали, громко болтая и пересмеиваясь, молодые люди. Он остановился, с улыбкой глядя, как студенты группируются, закуривают, меняются тетрадками, азартно жестикулируют. Ухо улавливало знакомые слова: пара, сессия, препод, зачетка, анатомка. Двадцать с лишним лет назад Илья Алексеевич точно так же бегал по отработкам, говорил те же самые слова… Неужели прошло столько времени? Целая жизнь…
Он нерешительно вошел в открытые ворота. Вот приземистое здание столовой, а вот 7-я аудитория, похожая почему-то на сельский клуб… Если пройти чуть дальше по дорожке, выйдешь прямо к общежитию, где Илья Алексеевич прожил все годы учебы, кроме последнего. Вполне достаточный срок, чтобы считать это место своим домом. Но воспоминание, неожиданное и острое, вдруг ударило в грудь. Илья Алексеевич развернулся и быстрым шагом отправился обратно на улицу Льва Толстого, молясь только, чтобы воспоминание не догнало его и не накрыло с головой.
«Только не сейчас, только не сейчас! — твердил он в такт своим шагам. — Я должен сначала все решить, все устроить, а потом можно будет сколько угодно горевать и каяться».
Решить, ха! Если бы он только знал, что делать! Если бы мог найти хоть малюсенькую лазейку, хоть крошечную дырочку в окружающей его каменной стене безнадежности, он вгрызся бы в нее, не жалея себя. Если бы только он увидел дверь, хотя бы запертую, со всего маху бросился бы на нее. Но пока что он понимал: от любых его действий будет только хуже.
— Я дома, — сдержанно сказал он в пустой коридор и сел на топчанчик.
Ботинки, разумеется, насквозь промокли, носки тоже. Надо же, на улице он этого не заметил. Илья Алексеевич задумчиво пошевелил холодными и бледными пальцами ног.
Куртка жены висела в прихожей, тут же стояли ее сапожки, а тапочек, наоборот, не было. Значит, дома. Но не выходит его встречать. Что ж, за многие годы совместной жизни он к этому привык. Он взял ботинки, покрутил мокрыми носками в воздухе и пристроил сушиться на теплую трубу вентиляции в кладовке.
«Сколько лет мы живем, столько я прошу поставить в прихожей шкаф вместо вешалки! — Разумеется, ему не хватило духу произнести это вслух. — Живем как в деревне, все наружу. Прекрасно же знает, как меня это бесит, но за двадцать лет так и не смогла найти шкаф, достойный стоять в нашем коридоре. О чем я только думаю? Если она поймет и простит нас, пусть делает все, что хочет, пусть хоть на пол наши пальто кидает, мне не жалко! Только она никогда не простит…»
Илья Алексеевич прошел в комнату. Жена сидела за компьютером, сосредоточенно двигая мышкой. То ли раскладывает пасьянс, то ли правит текст.
На скрип дверцы шкафа она отвлеклась:
— Что ты там ищешь?
— Шерстяные носки. Я промочил ноги.
— Только аккуратно! Ты вечно все перероешь!
— Если у тебя ничего не найдешь, — буркнул Илья Алексеевич, разбирая ворох колготок.
— Что?
— Ничего.
Один носок он выудил, теперь искал к нему пару. Как это трудно — искать пару. Хоть носок, хоть человека. Он подобрал более-менее подходящий по цвету и надел. Сразу стало теплее. Он сел на диван и уставился на жену. Почувствовав на себе тяжелый пристальный взгляд, она отвлеклась от своего занятия:
— Что, Илья?
— Я не отказался бы поужинать. Ты, конечно, уже поела?
— Разумеется. Я забочусь о фигуре и не могу себе позволить питаться после семи часов вечера. Впрочем, я могу разогреть для тебя.
Она поднялась из-за стола. Да, о такой фигуре стоило позаботиться. Высокая, с узкой костью, жена сохранила юношескую легкость тела.
— Нет-нет, работай. Я сам поем. — Илья Алексеевич усадил жену на место и в носках пошел на кухню.
Опять куриный суп, вздохнул он, ставя тарелку в микроволновую печь. Жена готовила не то чтобы невкусно, но как-то очень скучно. Ее обеды больше напоминали произведения добросовестного повара из столовой, чем домашнюю еду. Она жалела денег на продукты, да и процесс ее не слишком увлекал. Усталая после работы, раздраженная, она вставала к плите, варила суп, вертела котлеты из дурного жилистого мяса, но сколько бы Илья Алексеевич ни уговаривал ее отказаться от готовки хотя бы по будням, жена категорически отвечала: «В хорошей семье каждый день должен быть суп!» Вот так. Должен быть суп, и точка.
