Клаудиа, или Дети Испании - [243]

— Для нас с вами, как и для всякого глубоко верующего человека, это очевидно, мой друг. А очевидное, как известно, доказывается труднее всего.

— И все же… неужели не удалось найти убедительных доводов… за тысячелетия? — спросил дон Гаспаро, повернувшись спиной к окну. А затем, скрестив на груди руки, задумчиво добавил. — Или эта идея, как и всякое не лежащее на поверхности знание, сложна и потому недоступна простому человеку?

Граф де Милано легко улыбнулся ему и, с минуту помолчав, спокойно ответил:

— Для ответа на ваш вопрос мы не будем обращаться к истории, дающей множество к тому ярчайших примеров. Ведь еще в древности мудрецы говорили, что редко удается увидеть тирана, дожившего до глубокой старости. Однако, как сказано в Евангелии, неверующие не верят даже очевидному. — Тут граф снова слегка улыбнулся и продолжил: — Впрочем, это евангельское изречение тоже является для простых людей сложным. Его гораздо проще выразил недавно один берлинский профессор, как бы в шутку заметив, что история никого ничему не учит.

— А вы недавно были в Берлине, граф? — как бы мимоходом поинтересовался хозяин замка д’Альбре.

— Нет, просто просматривал публикации немецких философов, — усмехнулся де Милано. — Весьма любопытные среди них есть мыслители. Но продолжим. — Граф встал и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по кабинету. — Не будем мы обращаться и к Евангелию, где можно найти ответы на все вопросы. Взять хотя бы притчу о работниках на винограднике, казалось бы, ясно демонстрирующую всем, что цель не оправдывает средства. А заодно показывающая и несправедливость уравнивания. Ведь каждый распорядился данным ему талантом по-разному.

— И в самом деле, граф, притчу о работниках на винограднике действительно можно понять и как простое желание хозяина одинаково помочь всем нуждающимся, но…

— Да-да, мой друг, вы верно поняли мою мысль. Но… К сожалению, Евангелие также является для большинства закрытой книгой. Итак, далее, Ваше Сиятельство. Не будем мы погружаться и в глубины метафизики для ответа на ваш вопрос, а просто обратимся к вашему же, на мой взгляд, очень удачному построению.

— Вы имеете в виду, граф, что цель и средства ее достижения меняются местами?

— И снова вы верно ловите мою мысль. Итак, вот, собственно, и само рассуждение. Поскольку понятие «цель» для большинства людей является эфемерным, а действия по ее достижению — реальностью, то… — тут граф легко улыбнулся. — Вот вам и ответ.

Дон Гаспаро даже удивленно приподнял брови от неожиданности.

— Так просто. Никто никогда не имеет в реальности цель саму по себе, зато все имеют дело с процессом ее достижения. А потому…

— А потому все и страдают в надежде, что кому-то за это потом воздастся…

— Но в таком случае никакая цель, будь она хоть самой лучшей идеей на свете, не оправдывает малейшей жестокости, проявленной для ее достижения, ибо люди живут не в идеях, а в реальности.

— Верно, мой друг, поэтому мы и движемся единственно верным путем, создавая в противовес всем ужасам, что творятся вокруг, действительно достойное человека существование. И пусть наш круг ширится все сильнее.

— Ах, граф, я вижу: тысячелетняя мудрость все-таки превосходит столетнюю, — заметил дон Гаспаро, и оба рассмеялись такой очевидной глупости.

Пурга за окнами стала заметно стихать.

* * *

Двадцать первого февраля граф Аланхэ, лично подняв на шпагу белый платок, вышел в сопровождении своего верного капитана для подписания условий капитуляции. По этим условиям все гражданские защитники города оставлялись в живых, но им предписывалось покинуть его пределы. Военные же отправлялись в лагеря. Однако оказалось, что условия эти выполнять некому: немногие оставшиеся в живых практически не могли передвигаться. И в отличие от других городов после долгой осады, женщин здесь было не больше, чем мужчин. Несколько жалких колонн побрели к воротам дель Партильо, как слепые, держась друг за друга, шатаясь и поминутно падая. Большую часть пришлось выносить на шинелях самим же французам. Город лежал полностью в развалинах, и победители смотрели угрюмо, радоваться было некому и нечему.

И только в этот безотрадный страшный час дон Гарсия вдруг вновь увидел Клаудиу с отцом и братом. Всех троих несли саперы Ланна, своими белыми кожаными фартуками напомнившие ему ангелов смерти. Он узнал свою возлюбленную лишь по свесившейся тонкой руке с двумя кольцами — чугунным и серебряным с быком. Вместо Игнасио лежал уже почти труп с едва вздымавшейся грудью, а старик дико озирался по сторонам, явно потеряв рассудок… Дон Гарсия молча вытащил шпагу и отсалютовал серым колоннам.

Вскоре после подписания капитуляции Ланн вызвал графа де Мурсию.

— Кого из этих несчастных хотели вы забрать, граф? Я охотно отдам вам кого угодно, если только они живы. Если же они мертвы, то боюсь, вам не удастся найти их среди десятков тысяч трупов, многие из которых разорваны на мелкие куски, — Ланн выглядел совершенно подавленным.

— Ваше Сиятельство, я уверен, что они живы. Мы живем с Богом в душе, а он бережет своих людей, — тихо сказал дон Стефан.

Герцог метнул на него какой-то затравленный взгляд. Нет, он решительно не был похож на победителя.