Клаудиа, или Дети Испании - [226]

И тогда девушка поняла, что произошло что-то совсем страшное, и бросилась туда, откуда все так панически бежали, понимая, что Аланхэ может быть теперь только там. И только там может теперь быть и Педро. Ставшая бесчувственной в своей неколебимой решимости непременно пробиться к ним, Клаудиа бежала по улицам, безжалостно отмахиваясь от всех, кто попадался ей на пути. Она бежала среди всего этого хаоса и воплей, накрываемых ревом бомб и сыплющейся со всех сторон кирпичной пылью, стремительно преодолевая пространство по запруженной обезумевшими солдатами в зеленых мундирах дороге на Торреро.

— Куда ты, дура?! — кричали ей.

Но Клаудиа все бежала вперед, ни на кого не обращая внимания. И вот впереди, в дыму и хаосе, она уже не столько разглядела, сколько почувствовала присутствие дона Гарсии.

— Назад, канальи! Назад! — кричал Аланхэ что есть силы и сыпал пощечины налево и направо, тщетно пытаясь удержать бегущих солдат.

Невдалеке от него Клаудиа заметила Педро, который с остервенением швырял обратно к мосту убегающих защитников, но те поднимались на ноги и вновь устремлялись прочь от разрушенных позиций.

А там, впереди, пространство уже очистилось, и сквозь расступающийся местами дым девушка в одно мгновение отметила и бегущих с яростным воплем к мосту французов с винтовками наперевес, и одиноко стоящую в стороне последнюю неповрежденную пушку, и лежащих вокруг нее солдат в синих мундирах… И тогда, растолкав последних, закрывавших ей это очистившееся пространство людей, не обращая внимания уже ни на кого, даже на Аланхэ и Педро, она кинулась к пылающему в мертвой руке канонира факелу, вырвала его и поднесла к запальнику направленного на французов орудия.

— Артиллеристка! — разнесся чей-то истошный вопль.

И на опустевших развалинах редута, среди еще не совсем развеявшегося дыма все, и защитники и нападавшие, увидели около орудия одинокую женскую фигуру. Никто не мог толком понять, что там делает эта отчаянная горожанка, ведь через несколько мгновений ее сметут несущиеся остервеневшие французы, которым некогда будет разбираться в том, зачем она оказалась на их пути. Или это сама святая дева дель Пилар сошла с небес, дабы защитить позицию, названную ее гордым именем? Ведь недаром перед мостом висит надпись — «Нерушимая твердыня владычицы нашей дель Пилар»!

Но вот в следующее мгновение крики обезумевших защитников и яростный вопль бегущих в атаку французов перекрыл одинокий пушечный выстрел, который, казалось, пробил брешь в самих небесах. Атакующие будто споткнулись, наткнувшись на ударившую по ним прямо в грудь картечь, а осажденные будто вновь обрели зрение.

Сам генерал-капитан первым оказался рядом с отважной артиллеристкой, прикрыв ее собой и гневно призывая защитников выполнить свой долг. Затем рванул прямо через бреши навстречу наступающим французам подоспевший на помощь едва не взятому редуту Педро со своими валлонцами. И тогда все остальные, те, кто только что в полной панике покидали вздыбившиеся обломками позиции, вдруг словно проснулись от глубокого сна. Они рассвирепели, развернулись и с отчаянной яростью бросились на французов.

А Клаудиа на мгновение потеряла ощущение реальности. Страшный неожиданный грохот пушечного выстрела потряс все ее существо, пройдя по телу судорожной дрожью. Она мотнула головой, едва не упав, и поначалу ничего не могла различить перед собой из-за густого облака дыма. Но вот перед ее глазами замелькала чья-то спина, потом другая, потом она увидела Педро, одиноко рванувшего в сторону моста. Затем хлынула лавина других тел, и девушка уже больше не видела перед собой французов, а только спины, спины, спины, многочисленные зеленые спины испанских волонтеров…

Завязалась отчаянная схватка. Французы никак не хотели упускать уже почти достигнутого успеха, а сарагосцы вложили в свою контратаку весь стыд, всю боль и всю злость, накопленные за последние двенадцать часов боя.

Яростная стычка длилась чуть ли не целый час, с обеих сторон падало множество бойцов, но места павших защитников города тут же занимали все новые и новые, бросившиеся обратно на позиции солдаты. И французы, в конце концов, не выдержали. Они в беспорядке отошли, злые, измученные и не победившие. Они пошли отдыхать, в то время как едва удержавшимся защитникам города было все еще не до отдыха. Кто бросился оттаскивать раненых, кто — заделывать бреши мешками с землей и шерстью и строить из трупов брустверы.

Страшно рассерженные неудачей французы возобновили обстрел редута, множа жертвы защитников, мешая им оттаскивать раненых и латать пробоины. Но сарагосцы больше уже не намерены были ни отходить, ни сдаваться. Теперь они знали — они ни за что не пропустят французов через редут. Пока жив хотя бы один человек.

— Нас не заставят побледнеть ни бомбы, ни гранаты, ни все солдаты Франции! — крикнул туда, им, Аланхэ. И все, кто находился рядом с ним на развалинах, дружным криком одобрения поддержали своего генерал-капитана.

Клаудиа была настолько потрясена всем происшедшим, что долго еще не могла по настоящему прийти в себя. Она не помнила, кто и почему увел ее обратно с редута и очнулась только в госпитале, где пришлось сразу же включиться в работу, поскольку раненые потекли рекой. Поэтому когда Аланхэ, появившись уже после заката, начал горячо благодарить ее, девушка искренне удивилась.