Классы наций. Феминистская критика нациостроительства - [101]
В тех случаях, когда женские НПО фокусируются на проявлениях патриархата на микросоциальном уровне и ставят знак равенства между всеми женщинами, они могут оказываться «соучастницами» эксплуатации женщин в своих странах. Руководящие ими образованные активистки получают преимущества и выстраивают карьеры на основании гражданского участия, занимаясь непосредственной артикуляцией женских проблем[572] и не рассматривая сложное переплетение классового и гендерного неравенства. Таким образом складывается «противодействие» объединению трудящихся, преследуется более узкий фокус интересов и расчленение классовой позиции. Очевидно, можно говорить о деполитизации феминистского активизма, если тот сосредоточивается на политиках идентичности, власти силы дискурса (служащего интересам тех, кто контролирует его производство, и структур власти), множественных идентичностях вне анализа структурного неравенства в условиях формирования, а не уменьшения экономического различия (что происходит не только в постсоциалистическом регионе).
Без внятной теории, выросшей из социологического и контекстуализированного анализа, не происходит «деконструкции» культуры как структуры угнетения, и гендерное неравенство оказывается редуцированным до «психологии», индивидуальных предрассудков. Читая русскоязычные феминистские блоги и разговаривая с белорусскими студентками магистратуры и молодыми активистками, я пришла к выводу, что «общепринятым» объяснением гендерного неравенства в нашей части света оказывается «мизогиния» (как психологическая категория). Даже такая материальная вещь, как разница в оплате труда мужчин и женщин, которая обычно приводится в качестве доказательства структурного неравенства, рассматривается вне контекста социального разделения труда. В таком случае требование ее уравнять вообще теряет физический смысл, как и требование «отказаться от стереотипов, поддерживать женщин, выбирать женщин в бытовой, экономической, политической среде, отказаться от мизогинии, объективации и сексизма»[573]. Постмодернистская критика скептически относится к возможности системного анализа институционализированной власти, а «массовое общество» (в том смысле, которое придавал этому термину Г. Маркузе) Интернета оказалось наиболее восприимчивым к представлению о свободе как потребительской идее «наличия выбора» – неважно, сортов печенья, пола или сексуальности:
«Программа обширная и интересная. В особенности хотелось бы отметить очень крутой спектакль “Обезьяна Кафки” в постановке театра “Ида Шмулич”. Также отдельного внимания заслуживает документальный фильм “Чалалай” о необычном подходе к вопросу гендера в традиционной культуре одного из индонезийских островов. На фоне верований, представляющих собой смесь ислама и местных анимистических культов, там существует сразу целых пять гендеров. Кроме того, обязательно стоит посмотреть экспозицию Ксении Громак, которая фотографировала людей, ощущающих себя вне пола и гендера, дабы показать человеческое тело вне рамок “мужчина-женщина”, – поделился… один из организаторов фестиваля»[574].
Пол и сексуальность оказываются не конституирующими элементами социального, вокруг которых выстроились первичные социальные разделения и которые потому так сложно перестроить, а результатом произвольного и легко изменяемого «выбора». Вне исторического анализа «насилие» перестает быть политической, а становится «бытовой» категорией и связывается не со структурой власти, а со все той же «мизогинией», а для «устрашения» сомневающихся в его существовании приводятся сенсационные (а потому не вызывающие доверия) цифры.
Возможно, это и имела в виду в процитированной в начале этого текста записи моя младшая коллега, увидевшая, что «гендер» не сыграл той роли в инициации общественных изменений, которая связывалась с этим концептом. Но, как писал Гегель, сова Минервы начинает свой полет в сумерках: значение исторических процессов можно понять после того, как они произошли. Если уже наступило время, когда мы можем оглянуться на произошедшее с какого-то расстояния и сделать попытку коцептуализировать его, то вопрос состоит в том, какой проект освобождения может дать феминистская теория «после социализма». Иными словами: в каких категориях должен быть сформулирован постсоветский «женский вопрос»?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В публицистических произведениях А.Курков размышляет о настоящем и будущем Украины.
В этой работе мы познакомим читателя с рядом поучительных приемов разведки в прошлом, особенно с современными приемами иностранных разведок и их троцкистско-бухаринской агентуры.Об автореЛеонид Михайлович Заковский (настоящее имя Генрих Эрнестович Штубис, латыш. Henriks Štubis, 1894 — 29 августа 1938) — деятель советских органов госбезопасности, комиссар государственной безопасности 1 ранга.В марте 1938 года был снят с поста начальника Московского управления НКВД и назначен начальником треста Камлесосплав.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Как в конце XX века мог рухнуть великий Советский Союз, до сих пор, спустя полтора десятка лет, не укладывается в головах ни ярых русофобов, ни патриотов. Но предчувствия, что стране грозит катастрофа, появились еще в 60–70-е годы. Уже тогда разгорались нешуточные баталии прежде всего в литературной среде – между многочисленными либералами, в основном евреями, и горсткой государственников. На гребне той борьбы были наши замечательные писатели, художники, ученые, артисты. Многих из них уже нет, но и сейчас в строю Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Василий Белов, Валентин Распутин, Сергей Семанов… В этом ряду поэт и публицист Станислав Куняев.
Статья посвящена положению словаков в Австро-Венгерской империи, и расстрелу в октябре 1907 года, жандармами, местных жителей в словацком селении Чернова близ Ружомберока…
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.