Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы - [176]

. В «Северном Меркурии» же был помещен издевательский отклик: «Друзья не должны пренебрегать именинными подарками, как бы они ни были незначащи, которые делаются им по чувству искренней приязни, равно и голодный гость не осудит хозяина за небольшой завтрак, если только он в гостеприимстве руководствуется пословицею: чем богат, тем и рад. Но как в настоящем случае дело идет о печатном Подарке другу и о печатном же Небольшом завтраке, то есть о книжечках г. Улегова, то за Подарок другу мы, к сожалению, не можем отдарить автора лестным для него приветствием, а за Небольшой завтрак читатель не станет пенять на него – если будет иметь в виду хороший обед»982.

Следующая книга Улегова – брошюра «Гостинный двор российской словесности» (М., 1830) – привлекла к себе повышенное внимание. Она представляла собой памфлетное аллегорическое (в форме сна) изображение современной литературы, где в периодических изданиях «смесь пустяков и скучных повторений», «пустые фразы, без сердечного огня и без умственной энергии, набор лжи и мечтаний, разнородные выходки надменности и самолюбия, бестолковые мысли» и т. д. (с. 10, 12, 13). В этом «гостинном дворе» есть «журнальная аптека» (то есть периодика) «для излечения людей от глупости, бездействия и разврата», но «доктора, пишущие рецепты, не знают хорошо своей науки и крайне ошибаются. Совсем не то прописывают, что обещают» (с. 7–8). В журнальной аптеке имеются бутыли «Сокровище литературы» («ядовитые насмешки, придирки, фейерверки заблуждения и легкомыслия, с их принадлежностями, под краскою приличия и притворной скромности», с. 10), «Магазин драгоценных правил хозяйственной экономии» («небывалые изобретения, всем известные секреты экономии, смесь пустяков и скучных повторений», с. 12), «Цветник нравственных и философических истин, полезных всякому полу и возрасту» («пустые фразы, без сердечного огня и без умственной энергии, набор лжи и мечтаний, разнородные выходки надменности и самолюбия, бестолковые мысли, сухие, нескладные правила жизни, ничему не учащие…», с. 13). В другой «торговой точке» – «Магазине русской истории» – на диване сидят Н. М. Карамзин и Н. А. Полевой и любезно беседуют. При этом Карамзин защищает Полевого от нападок критики, обвиняющей его в самохвальстве, излишней гордости, недооценке заслуг Карамзина. В находящемся там же магазине «Философия под русским флагом» отечественных «философических изысканий» «почти вовсе и нет», поскольку «русские умы так ленивы на философическую неутомимость, что боятся и подумать о подобном предприятии» (с. 23). Ригористичный, унаследованный от старообрядчества подход Улегова к художественной литературе четко проявился в проводимом им противопоставлении порождаемых модой «любовных романов, соблазнительных стихотворений, беззаконных элегий и прочих исчадий нечистого воображения», с одной стороны, и произведений, «полных чистой любви к истине» и «прямой христианской нравственности», с другой (с. 27, 29). Не в печати, а в частном письме Нечаеву Улегов был еще более резок: «…чем скорее будут умы учащихся образовываться в науках, тем удобнее они могут преклоняться ко злу и удачнее исполнять законопреступные прихоти развращенной натуры, если заранее бдительное правительство не употребит всех возможных усилий к умягчению сердец ученических правилами христианского благочестия и не превратит божественные истины откровения, так сказать, в соки и кровь сих младых отраслей человечества, от нравственности коих будет зависеть некогда участь целых семейств, целых обществ, а со временем и целой империи»983.

Николай Полевой (которому, по-видимому, принадлежали и предыдущие отзывы в «Московском телеграфе») сочувственно отозвался о книге Улегова, заметив, что «во многом, признаемся, мы вовсе не согласны с ним, но многое замечено у него дельно»984, но журнальные противники Полевого, воспринимая Улегова как его креатуру, обрушились на книгу с резкой критикой. Рецензент «Литературной газеты» (по-видимому, А. Дельвиг), находя в его книге «странность предметов и отсутствие вкуса в изобретении и изложении», отмечал, что Улегов «не знает приличия слов и выражений, и “Гостиный двор русской словесности” яснее всего высказывается в его вымыслах и слоге <…>. Если бы и в самом деле привиделся кому такой сумбур, то лучше бы его не пересказывать другим, чтоб не подумали, что сочинитель одержим бывает во сне бредом расстроенного воображения». О переводах рецензент отзывался не столь негативно, извиняя несовершенство слога «добрыми намерениями» и «нравственной целью» Улегова985. Не приводя никаких примеров (как и рецензент «Литературной газеты»), автор анонимного отзыва в «Галатее» назвал брошюру Улегова «жалкой книжонкой», наполненной «нелепостями относительно языка и образа мыслей», и счел ее «святотатством в литературе и просвещении»986 (см. там же анонимный отклик в рубрике «Известия и замечания», где «Гостинный двор…» с целью дискредитации автора был уравнен с лубочной продукцией, распространявшейся на Нижегородской ярмарке987). Аналогичным образом поступил И. В. Васильев, оценив «Гостинный двор…» как «карикатурное произведение» и «литературный мусор»