Класс: путеводитель по статусной системе Америки - [60]
Но главное отличие рассудка пролетарского от рассудка среднего класса – в его склонности к суевериям. Именно из уважения к чувствам пролетариев в зданиях нет тринадцатого этажа, а в гоночных автомобилях пропускают номер тринадцать. Числа и номера действительно чрезвычайно важны для пролетариев (так же как числа покрупней – особенно дополненные знаком доллара – важны для высшего и высше-среднего классов): спортивный счет с особым значением, счастливые числа, лотерейные номера. Недавно в аэропорту я стоял в очереди у газетного киоска за пролетарием, чья жена ждала на небольшом отдалении от нас. Мужчина купил журнал и жвачку на 2,65 доллара и прокричал ей сумму – явно рассчитывая, что все вокруг навострят уши и мигом признают в нем заядлого спортсмена: «Запомни шестьдесят пять для номера <в лотерее>!». Пролетарии жадно читают гороскопы и регулярно прислушиваются к советам астрологов. Они верят, что «полосы» везения и невезения – непременно правдивы и обязательно сбываются, и потому они верят в «системы» выигрыша в азартные игры. Вера в сверхъестественные силы помогает им находить потерянные предметы, а разгадывая кроссворды на последней странице газеты, они благодарят Св. Антония за помощь. Они верят в рай. Они откликаются призывной рекламе из почтовых каталогов:
Вам нужна помощь??? Вам нужна молитва? Вы встревожены? Вас мучает одиночество? Вам требуется неиссякающая струйка денежного благословления? Отправляю вам этот “Золотой крест благополучия”. Как я уже говорил, не посылайте мне никаких денег.
Наверное, было бы забавно проследить и проявления подмеченного де Токвилем наблюдения – «религиозное рвение очень распространено в Соединенных Штатах», но для данной книги, пожалуй, это будет чересчур; к тому же едва ли здесь будет уместно увязывать религиозные убеждения с классовой принадлежностью. Однако не можем не обратить внимания на некоторые похоронные практики, принятые в разных классах. Возможно, здесь-то и пролегает самый важный водораздел между классами, решительно делящий всех на высших и низших: одни семьи зимой набрасывают на могилу пышное цветочное покрывало, чтобы согревать усопшего в его могиле, – а другим такой обычай не приходит в голову. Эта же линия отделяет тех, кто устраивает пышные похороны, рассыпая вдобавок помпезные некрологи по газетам, – от тех, кто от этого воздерживается. Джилли Купер цитирует (или завещает) классическое четверостишие:
Ты всегда в наших мыслях. Горячо тебя любим. Дорис, Шэрон, тетя Эдна и маленький Терри.
Впрочем, давайте не будем ковыряться в таких личных вопросах слишком глубоко. Лучше последовать совету одного старшеклассника на Среднем Западе, отбрившего докучливого социолога: «Ага, мы курим наркоту. Да кругом – и в машине, и перед школой, когда угодно. Но это не значит, что мы не верим в Бога или что позволим кому-то оскорблять нашего Господа».
Глава 7
«Говори, дабы я мог узреть тебя»
Сколько денег вы унаследовали, сколь опасна ваша профессия, где вы живете, как выглядите, какой формы ваша подъездная дорожка и какое на ней покрытие, что красуется у вас на крыльце и в гостиной, сколь сладкие напитки вы пьете, в котором часу садитесь ужинать, что заказываете через почтовые каталоги, где ходили в школу и насколько ее почитаете, каков круг вашего чтения – как бы вы ни ответили на все перечисленное, все же лучше всего о вашем социальном классе скажет ваша речь. «Наша речь есть непрерывное публичное объявление о нашем происхождении и социальном положении», – пишет Джон Брукс, переводя на современный американский наблюдение Бена Джонсона: «Язык более всего говорит о человеке. Говори, дабы я мог узреть тебя»100. И что было истинно в семнадцатом веке, оказывается еще более истинным в нашем веке двадцатом – ибо сегодня у нас есть кое-что, практически неведомое Джонсону, а именно: внушительный средний класс, отчаянно страшащийся нанести языком обиду и потому опирающийся на разнообразные показные классовые уловки – эвфемизмы, изящные клише и завуалированное сквернословие («Божечки!»).
Однако прежде всего стоит зафиксировать объективную трудность, подстерегающую любую попытку корректно рассуждать о классовом значении языка. Очень легко ошибиться, когда говоришь о классах или традициях, к которым сам не принадлежишь, – как, например, англичанин Г. Брукс-Бейкер в сборнике Ричарда Бакла «Снова о высшем и среднем»101
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.