Класс: путеводитель по статусной системе Америки - [62]

Шрифт
Интервал

. И это не «оговорки» или «случайные ошибки», отнюдь. В сущности, они отмечают особый диалект, выделяя носителей языка, социально отличных от тех, кто говорит на ином английском. Те и другие могут уважать друг друга, но они никогда не станут задушевными приятелями. Они принадлежат к разным классам, и при попытке смешения неизбежно покажутся друг другу странными и не вполне настоящими людьми.

Итак, грань, отделяющая средний класс от тех, кто ниже, проходит по линии грамматики, а вот от тех, кто выше, – скорее по линии произношения и словарного запаса. Тут каждый будет руководствоваться своей персональной коллекцией классовых индикаторов, но лично мне вполне надежными показались следующие. Слова, использующиеся для фиксации (или рекламы) «культурного опыта», средний класс считает наиболее опасными – даже французские блинчики «крэп» (crêpes) тут произнесут на английский лад «крэйпс» craypes). То же касается большей части слов, указывающих на знакомство говорящего со всем иностранным: французское по происхождению «fiancé» (это название среднему классу милее простецкого «boyfriend») тут произнесут с нарочитым ударением на последнем слоге – «fee-on-say». Так же нарочито прозвучит и «show-fur» (от французского «chauffeur»), которого средний класс предпочитает непритязательному «водителю» (driver), как называет его высший класс. Одни считают, что произносить «х» в названии колледжа Амхерст (Amherst) – признак жеманства, безошибочно выдающий принадлежность говорящего к среднему классу, другие так не считают. В слове «бриллиант» (diamond) высший класс произнесет два слога, а средний – скорее три. Так же и в слове «прекрасный» (beautiful): три слога в высшем классе, и четыре – в среднем (bee-you-‘tee-full). «Возвышенные» слова – такие как exquisite, despicable, hospitable, lamentable – побуждают средний класс ставить ударение на второй слог; те же, кто во что бы то ни стало хочет подчеркнуть свою классовую привилегированность, поставит ударение на первый, тем самым заодно и ненавязчиво намекнет на свое англофильство. По мере того как средний класс все глубже опутывается сетями художественного опыта, число ловушек множится – все чаще он произносит, допустим, патина, не подозревая, что правильное ударение падает на первый слог. Та же опасность подстерегает средний класс и с именами, отягощенными культурной историей, особенно если они британского происхождения, – как, например, Генри Перселл. Эдвин Миз, советник президента Рейгана, подал ясный сигнал, к какому он принадлежит классу, когда по время интервью на телевидении решил продемонстрировать свои светские манеры, выбрав эпитет «целебный» (salutary) вместо привычного «здоровый» (healthy) или «полезный» (wholesome), но ударение поставил неправильно (и слово прозвучало как salutory – «приветственный»). Вышел типичный для среднего класса казус: выбрать вариант более впечатляющий, но допустить с ним ляп. Обойденные судьбой неудачники из среднего класса, желая подчеркнуть величину чего-либо, частенько наступают на грабли, выбирая слово «enormity» (чудовищность, громадность) – и говоря, например: «Кит был столь чудовищен, что едва умещался в аквариум» (пролетарии скажут: «Кит был насколько велик, что едва умещался в аквариум»). Тяга – поистине роковая страсть – среднего класса к элегантности отличает его речь от прямолинейных выражений как высшего класса, так и пролетариев. Никому из последних не придет в голову, предостерегая против двух людей, одновременно затеявших одинаковый проект, говорить о «двойственности усилий». Именно в среднем классе вы часто услышите слово «престижный», а размышления, почему в последние лет двадцать оно вытеснило слова «выдающийся», «примечательный» или «уважаемый», потребуют некоторых изысканий в дебрях национальной души. Чарльз Райт Миллс отмечает, что на самом-то деле слово «престиж» имело уничижительный оттенок: «Первоначально оно означало “ошарашить фокусническими трюками”». Далее он пишет: «Во Франции “престиж” на уровне эмоций ассоциируется с мошенничеством, искусством внушать иллюзии или по крайней мере с намерением извлечь какую-то дополнительную выгоду». Аналогично – в Италии и Германии. И только в США это слово означает нечто престижное, и, оглядываясь назад, я понимаю, что и сам весьма активно использовал его, рассуждая о лучших колледжах.

Одни классовые разграничители грубы и примитивны. Другие – тонки и трудно уловимы. Высший и высше-средний классы пользуются специальными выражениями для обозначения неудобных или неудачных социальных ситуаций. Они скажут «утомительно» или «затянуто» там, где социально более простые люди рубанут «скучно» ; они скажут «огорчен» или «удручен» там, где другие заявят прямо: «сержусь», «злюсь» или «больно». Особым образом высший класс выражает и свое одобрение. Пролетарий сроду не скажет «супер» (так говорят только англофилы) или «выдающийся» (а это – отголосок подготовительной преппи-школы), так же как вопиющим жеманством из уст женщины из пролетарских слоев будет назвать какую-то вещицу в магазине «божественной», «дивной» или «прелестной». «Хорошая» или «милая» – вот подходящий эпитет в среде не принадлежащих к высшим классам.


Рекомендуем почитать
Британские интеллектуалы эпохи Просвещения

Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.


Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.