Китайские мемуары. 1921—1927 - [89]

Шаогуань — старый город: об этом говорят его каменные стены, башни и бойницы. Он расположен на реке Бэйцзян, прорезывающей всю провинцию Гуандун. По этой реке сплавляются товары, перегружаются в вагоны и направляются в Кантон. Этим же путем следуют товары из Кантона в провинцию. Вот почему, с тех пор как проложили железную дорогу, Шаогуань превратился в крупный торговый город.

Было уже темно, когда поезд подошел к заполненному народом перрону. Нас пригласили в город на митинг и банкет. Пошли. На плоту переправились на другой берег реки, протекавшей недалеко от вокзала, а затем стучали каблуками по плитам темных, глухих и вымерших ночью улиц; охрана освещала путь электрическими фонариками. Шли долго, пока не достигли древних каменных ворот. Это шаогуаньский ямынь (присутственные места). Здесь, в типично китайском дворце с портиками и лабиринтом двориков, выложенных камнем, жил когда-то начальник уезда. Сейчас тут находился штаб дивизии и располагались местные власти. Дворец был разукрашен знаменами. Два полотнища с лозунгами, висевшие у входа, врезались в память: «Правый гоминьдан — орудие в руках иностранного империализма»; «Только левый гоминьдан является наследником Сунь Ятсена и защищает интересы народа».

Было уже поздно, но, несмотря на это, народ стал собираться на митинг в один из залов. Здесь присутствовали представители всех организаций. Впереди, в первом ряду, в белых кофточках и черных юбочках сидели местные школьницы во главе с учительницей, сзади — чиновники, немного рабочих, купцы в шелковых халатах и небольшая группа солдат. Над трибуной висели портреты Сунь Ятсена, Ленина и Маркса. Под аккомпанемент церковного органа, завезенного сюда иностранными миссионерами, пели школьницы.

Это был первый митинг в пути. Речи были посвящены победам Национально-революционной армии и причинам переезда правительства в Ухань. После митинга состоялся банкет. Это был обильный китайский ужин, с супом из плавников акулы, вкусно приготовленными курами и утками, китайскими пряностями, ласточкиными гнездами. После ужина, часа в два ночи, двинулись обратно на вокзал. Утром должен был начаться наш долгий пеший переход.

Шаогуаньские власти, предупрежденные о перебазировании правительства, еще с вечера мобилизовали всех местных кули. Они приходили со своими коромыслами, к их одежде прикрепляли номер, записывали имена. Процедура была шумной.

Затем выяснилось, что носильщиков не хватает. Офицеры для поручений суетились, убегали в город и порой за шиворот приволакивали людей. Галдеж, брань, тут же кинооператор, ловивший улыбку министров. А кули все же не хватало. Тогда умчался в город главный организатор — министр финансов Сун Цзывэнь. К часу дня наконец привели отряд военных кули. Они отличались от остальных своей теплой военной формой. «Кульный» вопрос был таким образом разрешен. Сейчас не хватило коромысел. Снова суета. Наконец достали и коромысла.

Так в суете, шуме и крике прошло семь часов, пока наконец в два часа дня не тронулись.

Паланкины были еще заранее приготовлены в Кантоне. Они были легкие, бамбуковые, с навесом, предохранявшим от дождя. Каждый паланкин несли восемь кули, по четыре человека в смене. Два кули были прикомандированы к каждому чемодану или корзине. Паланкинов было не более тридцати, а процессия растянулась километра на три.

Каждый министр помимо восьми кули для паланкина имел не менее двадцати кули для своих вещей. Повара, няни, слуги шли пешком. Четыре телохранителя, вооруженных маузерами, бегали все время вокруг паланкина вверенного им министра. В общем, каждый паланкин обслуживало не менее сорока человек. Особые кули переносили мелкое серебро для дорожных расходов. Гуандунские бумажные деньги за пределами провинции не имели хождения. Нужно было платить звонкой монетой. И для этого министр финансов возил с собой свою казну в мешках. Кули под охраной солдат таскали мешки с монетами. А охрана нужна была. Не было уверенности в том, что носильщик с денежным мешком не свернет с пути. Нельзя сказать, чтобы у министра финансов была большая уверенность и в охране. Поэтому он больше всех переволновался в дни нашего путешествия.

Вся процессия в целом охранялась батальоном солдат, разделенным на авангард и арьергард. Всё и все передвигались гуськом, длинной цепью, причем не было видно ни ее начала, ни конца. Шли сперва по железнодорожной насыпи, по которой предполагалось в будущем проложить рельсы из Шаогуаня в Чанша. Хорошо утоптанная насыпь вскоре оборвалась у холмика. Мы шагнули вправо, перескочили через канаву и пошли по едва заметной в траве тропинке. Это был великий путь из провинции Гуандун в Цзянси. При потере равновесия вы попадали ногой в грязь залитого водой рисового поля. Темнело. Тропическая ночь наступает сразу. Дождь становился сильнее, тропинки — более скользкими. Ни одного огонька не было видно в окрестности. В темноте потерялись отдельные части нашего каравана: некоторые отстали, некоторые ушли далеко вперед. Паланкинщики зажгли фонари, но ветер беспрестанно тушил их. Пустили в ход электрические фонарики. Тропинки стали перекрещиваться, и если мы не сбивались с пути, то только благодаря электрическим фонарикам. Пользуясь ими, кули находили на перекрестках поросший травой камень, на котором был высечен указующий путь иероглиф.