Киоск нежности - [7]

Шрифт
Интервал

И отдам его в подарок Вам, Черемуховый Сок!.. –
Ваша кожа пахнет сладко, как черемухи цветы,
И поэтому зову Вас я Черемуховой Мисс – …
Вы галантного Версаля воплощенные мечты,
Силуэт Ваш обещаю я вчертить в напево-фриз.
Прихотливые мечтанья вытку тонко в кружева
И в шантилевом лиризме Вас, лаская, утоплю…
Впрочем, кончу прятать чувство за капризные слова,
И скажу банально-просто. – «Я люблю тебя!.. люблю!»

Крещенский май

На панелях белых солнце гарцевало,
Бронзируя лица, вышедших гулять. –
В окна проникало, спящих целовало…
Затопило светом всю мою кровать.
Я не мог остаться к солнцу равнодушными
Утренняя дрема вздыбилась в кэк-вок.
Стал я умиленным пажиком послушным
Солнечные шлейфы поднявшим у ног…
Солнце королевой в улицах ходило…
Солнце усадило грезы на качель, –
Палочкой топазной по снегу водило…
Солнце рисовало майскую пастель. –
Проносилась лошадь под зеленой сеткой –
Солнце успевало гриву позлатить…
Дружески кивало худенькой кокетку
Вышедшей в жакетке, сольно, побродить.
Маленький мальчонка, севший на салазки,
Щедро облицован солнечной фольгой… –
Этот день весенний под январьской маской..
Этот день, как счастье, радостно нагой…
Эти золотые, резвые матчиши…
Эти серенады на сосульках льда.. –
Словно я во власти магика-гашиша,
Словно я не видел солнца никогда…
Так и подмывает по сугробам мчаться…
Встречных незнакомок в губы целовать,
Солнцу отдаваться, солнечно смеяться,
Солнечные миги, солнечно, ковать…
Солнце гарцевало на панелях белых. –
Солнце призывало: «радости поймай»!..
На подмостках улиц, сплошь заиндевелых,
Солнце разыграло, на Крещенье, Май.

Солнценабат

Солнце – не белое… Солнце – червонное! –
Солнце – не зимнее… Солнце весеннее…
Солнышко бухает ландышезвонное,
Громко венчая желанье с волнением. –
Снег разрыхляется в хрупкое кружево…
Кружево льдистое, плача, ломается. –
Девушки томные, грезьте о муже вы!..
Снег валансьенится, снег разрыхляется…
Крыши увенчаны, сплошь, Диадемами. –
Трубы покрыты алмазо-тиарами…
Девы, для юношей будьте Эдемами!.
Близится время безумия парами. –
Сердце онежилось… сердце интимнее…
Сердце исполнено тонкой буколики. –
Грезы изгрызли все хмурости зимние
И кувыркаются, резво, как кролики.
Солнце шампанское всех оянтарило.
Бледные щеки накрасило холода –
Звонким набатом по спячке ударило
И приказало, чтоб было все молодо…
Будьте же молоды – солнцем приказано!.
Будьте пылающи, разве не слышите?! –
Солнцем приказано и пересказано,
И на сугробах топазами вышито…

К весне

Льдяные валансьены крыш сосульчато игольчат.
По тротуарам городским иду к Весне я молча…
Капели голос струевой задорно баркарольчат. –
Смешна измятая зима, как старая кокотка…
Деревьев ветки в бугорках – монашеские четки.
«Ложись скорее отдыхать..» кричу зиме я четко. –
Пришел к реке. Река молчит, но сон ее коварен, –
И хоть морозистый закат крикливо киноварен, –
В нем нужный тон цветов весны… он вьюгой не исстарен!
Фиалки муфты разожгли лиловостью весенней.
И в жилах мечутся огни, и нет берложной лени…
И незнакомки бегловзор – пьяней вина сирени.
Часы Весны – сосульки крыш, чем тоньше – счастье ближе..
Гляжу с влюбленною тоской на плачущие крыши
И сердцу, бьющему в набат, не говорю я «Тише…»

Различие

У каждой девушки в глазах – весенняя новелла
У каждой женщины в очах – романс душистый тела…
У каждой девушки в глазах – симфония влюбленья.
У каждой женщины в очах – соната обнаженья. –
У каждой девушки в глазах – фиалковые стансы.
У каждой женщины в очах – жасминовые трансы…
У каждой девушки в глазах – нарушенная спячка.
У каждой женщины в очах – любовная горячка…
У каждой девушки в глазах – предчувствие объятий…
У каждой женщины в очах – желание кровати.
И если девушка хранит свою тоску по чуду,
Упрямо женщина твердит: «опять любимой буду!.»
И от сознанья пьяных ласк, у женщины – истома;
Любовь, как страсть и нагота, ей хорошо знакома…
А сердце девушки звенит, как хрупкий севр на камне:
«Любовь весны, тебя я жду и все же ты страшна мне…»

Одуванчик-юность

Ты – воздушный,
Непослушный…
Ветровой. –
Ты летаешь,
Нежно таешь,
Над землей.
Ты летишь без ясной цели,
Как мечта…
Мы в ажур твой поглядели
– Красота!.
Тих и нежен
И безбрежен –
Дальни путь. –
Ты, воздушный,
Непослушный,
Вольным будь! –

Смарагдовые трансы

Генриэта

Генри.

I.
Ты вся какая то испепеленная,
Тысячегаммная и однотонная…
Твой темп – единственный – каприччиозо
Ты – чернобархатная тубероза. –
Лицом накрашенным, пороком суженным,
Душа дремавшая опять, разбужена.
Ты – наркотическая, кокаинная…
Карминногубая и змеедлинная.
Глаза тиранящее, эскуриальные
Две бездны огненные, костры провальные…
Два черных вестника мучений длительных,
Мучений ласковых и ласк мучительных. –
Ты вся – неверности и ожидания,
Москва и Мексика… Париж и Дания…
Ты – четки, ставшие, вдруг, кастаньетами,
Ты – неожиданность. Ты – Генриэта.
II.
Гноился красный глаз автомобиля,
Пот лошадей впитал твой шевиот.
Мечта на память бешено лепила
Оркестра дробь и дьявольски полет.
Из цирковых я лишь его запомнил,
Зеленого и вызвавшего гул.
Твой рот мгновенно вспыхнул страстью томной.
Гвоздику кто в твой рот тогда воткнул?!.
Зеленый в купол бросил тело четко,
Нарисовав затейный арабеск.
Ты риск пила эстетка-готтентотка,
Вся – диссонанс, безумье и гротеск.

Еще от автора Сергей Яковлевич Алымов
Нанкин-род

Прежде, чем стать лагерником, а затем известным советским «поэтом-песенником», Сергей Алымов (1892–1948) успел поскитаться по миру и оставить заметный след в истории русского авангарда на Дальнем Востоке и в Китае. Роман «Нанкин-род», опубликованный бывшим эмигрантом по возвращении в Россию – это роман-обманка, в котором советская агитация скрывает яркий, местами чуть ли не бульварный портрет Шанхая двадцатых годов. Здесь есть и обязательная классовая борьба, и алчные колонизаторы, и гордо марширующие массы трудящихся, но куда больше пропагандистской риторики автора занимает блеск автомобилей, баров, ночных клубов и дансингов, пикантные любовные приключения европейских и китайских бездельников и богачей и резкие контрасты «Мекки Дальнего Востока».