Киносценарии и повести - [40]

- Соглашаюсь, - перебила Нинка, совсем по видимости не обескураженная, во всяком случае - взявшая себя в руки: чем больше на ее пути встречалось препятствий, тем сильнейший азарт она, казалось, испытывала, тем емче заряжалась энергией преодоления.

- Вы, конечно, ни в чем не виноваты, и я готов компенсировать вашу неудачу, чем смогу! - тут Нинку прожег, наконец, потный взгляд жлоба-водителя, и она обернулась, жлоба узнала, став, впрочем, после этого лишь еще презрительнее. - Я еду сейчас за город. Если у вас есть время, вы могли бы сопроводить меня, и мы вместе обсудили б! - вельможа все откровеннее, все нетерпеливее облапывал Нинку глазами.

- У меня нту времени, - улыбнулась она. - Мне нужно добывать паспорт.

Улыбнулся и вельможа.

- Передумаете, - резюмировал, - мой телефон у вас записан. Уверяю, что Париж, Лондон, Гамбург на худой конец, гораздо увлекательнее Иерусалима, - и направился к машине.

- Вы меня, конечно, извините, Николай Арсеньевич, - склонился к нему жлоб, - но эта, с позволения сказать! телка! - и совсем уж приблизился к шефу, два-три слова прошептал прямо на ухо. Приотстранился несколько и добавил: - Ага. За двести рублей.

Нинка понимала их разговор, словно слышала, и потому, едва "Волга" собралась вклиниться в густой предвечерний автомобильный поток Садового, стремительно подошла, отворила дверцу и, в ответ улыбке вельможи, добившегося-таки, как ему показалось, своего, сказала:

- Вы, конечно, отец Сергея. И все-таки вы знаете кто, Николай Арсеньевич? Вы ф-фавен! Вы старый вонючий фавен!

У входа в клуб бизнесменов Нинка объяснялась с привратником-Шварцнеггером с помощью визитной карточки, полученной некогда от Отто. Шварцнеггер, наконец, отступил, и Нинка, миновав вестибюль и комнату, где несколько человек лениво играли на рулетке, оказалась в зальчике, где шло торжество.

Компания была сугубо мужская, ибо хорошенькие подавальщицы, бесшумными стайками снующие за спинами бизнесменов, в счет, разумеется, не шли. Посередине перекладины буквы П, которою стояли столы, восседал юбиляр: несколько расхристанный, извлекающий из рукава освобожденной от галстука рубахи крупную запонку; человек не приблизительно, но точно пятидесятилетний, ибо именно эту дату отмечали; совершенно славянского типа, слегка крутой, обаятельный, в несколько более, чем легком, подпитии и никак не меньше, чем с двумя высшими образованиями.

Рядом с юбиляром седо-лысый еврей-тамада, водрузив перед собою перевернутую кастрюлю, вооружась молотком для отбивания мяса, вел шутливый аукцион.

- Левая запонка именинника! - выкрикнул, получив и продемонстрировав оную. - Стартовая цена! двадцать пять долларов!

- Ставьте сразу обе! - возразил самый молодой и самый крутой из гостей. - Если я сторгую эту, придется торговать и следующую, что в условиях монополизма может привести!

- Не согласен! - возразил с другого конца человек с внешностью дорогого адвоката. - Предметы, продаваемые с юбиляра, являются музейными ценностями и прагматическому использованию не подлежат!..

У кого-то из присутствующих образовалось третье мнение на сей счет, у кого-то - четвертое, - Нинка тем временем, угадав его со спины, подошла к Отто, который, хоть и глянул с заметным неудовольствием, дал знак принести стул и прибор.

- Тридцать долларов слева, - продолжал меж тем продавать запонку тамада-аукционист.

- Тридцать пять!

- Сорок!

- Мне удалось добиться, - сказала Нинка, - чтобы меня включили в паломническую группу в Иерусалим. Наврала с три короба про чудесное исцеление, что дала, мол, обет!

- Пятьдесят пять долларов раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - три! - ударил аукционист молотком в днище кастрюли. - Продано, - и усилился шум, зазвякали о рюмки горлышки бутылок, запонка поплыла из рук в руки к новому обладателю.

- Но им, кажется, это все равно. Они сказали - была б валюта.

- Сколько? - спросил Отто.

- Правая запонка именинника!

- Девять тысяч четыреста двадцать пять, - назвала Нинка сумму, глаза боясь на Отто поднять.

- Марок? - спросил тот.

- Долларов, - прошептала Нинка.

- Пятьдесят пять долларов - раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - пауза - три! - и удар в кастрюлю. - Правая запонка покупателя не нашла. Переходим к рубахе. Что? - склонился аукционист к юбиляру. Владелец предлагает снизить на запонку стартовую цену.

- Против правил! - подал реплику адвокат.

- Ладно! Имениннику можно, - нетрезво-снисходительно возразил с прибалтийским акцентом прибалтийской же внешности человек.

- Никому нельзя! - припечатал крутой-молодой.

- Нет, - взвесив, коротко, спокойно ответил Нинке Отто.

- Нет? - переспросила она с тревогой, с мольбою, с надеждою.

- Нет, - подтвердил Отто. - Они хотят наварить тшерестшур. Триста, тшетыреста процентов. Это против моих правил.

- Значит, нет, - утвердила Нинка, однако, с последним отзвуком вопроса, который Отто просто проигнорировал.

- Юбилейная рубаха юбиляра, - продолжал аукционист, разбирая надпись на лейбле. - Шелк-сырец. Кажется, китайская. Цена в рублях - девятьсот пятьдесят.

Отто налил Нинке выпивки. Она решала мгновенье: остаться ли, - и решила остаться.