Киномысль русского зарубежья (1918–1931) - [189]
Печатается по: Последние новости (Париж). 1928. 17 мая.
Константин Мочульский «ДОМ НА ТРУБНОЙ»
На днях на закрытом просмотре был показан новый советский фильм «Дом на Трубной» (постановка Барнета). Агитационное содержание его настолько примитивно (фильм доказывает, что домашней прислуге надо записываться в профсоюзы), настолько не соответствует затраченным средствам, что производит даже впечатление камуфляжа. Просто придали картине «идеологии», чтобы иметь возможность показать советскому зрителю картину нравов.
А картина получилась действительно изумительная. Приезжающая из деревни в Москву Параня Питунова (ее чудесно играет Марецкая) поступает одной прислугой к парикмахеру Голикову (Фогель), который берет ее только потому, что она не состоит в профсоюзе. Голиков и его жена измываются над Параней, пока к ужасу своему не узнают, что Питунова избрана членом Московского совета от домашней прислуги. Паране готовится торжественная встреча, весь дом на Трубной готовится к этому событию. Тем временем выясняется, что жильцы дома на Трубной стали жертвой ошибки, избрана однофамилица Питуновой. Бедную Параню позорно изгоняют, и на помощь ей приходит профсоюз.
Но дело не в сюжете. Разыгранный в комедийных тонах, фильм показывает нам современную Москву, какой мы ее еще никогда не видели. Каждый актер – тип. Дом на Трубной, все его жильцы, парикмахер, его жена, рабочий клуб, любительский спектакль на клубной сцене, Параня в большом городе, советский шофер, советский автомобиль – все это сделано изумительно. Такой фильм для московского жителя – свой, родной. Для нас – при всей его веселости и легкости – он незабываемая картина современной Москвы.
И еще одно. С первых же кадров на экране вы сразу же видите, что это фильм – русский, резко отличный от американского и от немецкого. И суть – не в оригинальных и свежих приемах, а во всем его построении. Пустячная картина нравов местами захватывает зрителя блеском монтажа и постановки.
Печатается по: Последние новости (Париж). 1928. 20 сент. Подп.: К.
Сергей Волконский «БУРЯ НАД АЗИЕЙ»
Зала «Диамант» показала большой советский фильм[433]. После первых заглавных проекций на экране появилось французское «дозволено цензурой», и даже с номером разрешительной бумаги. Публика приветствовала эту предусмотрительность.
Эта большая картина поставлена режиссером Пудовкиным. Он очень талантлив и разносторонен. Он «режиссирует» и природу (прекрасно «выбирает»), и столь же прекрасно режиссирует людей, тоже и их выбирает. Но сама история, которую нам преподносят, по вымыслу бездарна, а в смысле «историчности» это какое-то жюльверничанье. Царский генерал покоряет монголов. Между ним и монголами еще втираются русские «партизаны», крестьяне (прекрасно выбранные типы). Тут перестрелки, засады, реквизиции, спасание скота от реквизиции, целые переселения, не народов, а рогатых голов, тут монгольские базары, где тысячи людей и лошадей, и монгольские буддийские торжества, священные шествия, ритмические танцы в пустыне, провозглашение Великого Ламы – маленький ребенок, в которого воплотился дух Будды. На торжествах присутствует «генерал Петров» и даже с супругой, невероятной особой, которая на этот случай разоделась в бальное платье с бриллиантовой диадемой на челе и по ухабам монгольской дороги отправилась с супругом в тот великолепный храм, где происходят торжества.
Все это имеет ценность лишь в той стороне зрелища, которую можно назвать этнографической. Это интереснейший документ, и если бы изъять из него часть «историческую», то картины несомненно вызвали бы большой интерес в качестве иллюстраций каких-нибудь докладов в географических обществах. В бытовом отношении они чрезвычайно ценны и для многих тысяч зрителей новы. Кроме отличного выбора типов, поражает и театральная смышленость этих туземцев, как у всех так называемых «некультурных» рас, поражает мимическое достижение и та искренняя радость, которая заражает их от сознания этого достижения. Их глаза сияют, когда речь идет о великой ценности серебристой лисицы; злобой горят, когда задевается их человеческое или народное достоинство; и как они зажмуриваются, эти монгольские глаза, когда они предаются всей беззаветности своего смеха (того смеха, на который «культурные» расы уже не способны); и как они ехидны, эти глазные щелки, когда их морщинами изборожденные лица друг с другом перемигиваются!
Этот фильм еще раз заставляет призадуматься над вопросом о том, что можно бы назвать талантливостью самой природы. Стародавность обычаев, народная мудрость, телесная привычность к движениям, связанным с промыслами и обрядами, все это есть не только житейский, но и художественный «капитал». Воспользоваться этим капиталом для театрального действия есть интересная задача, и, по-видимому, современные русские режиссеры это поняли, они поняли, что можно извлечь из «актера», который не актер.
Да, старая, старая монголка, грязная, пыльная, тупая, даже дураковатая, – когда она плачет или смеется, способна и разжалобить, и развеселить, – и как еще! А кто она такая? Ее имя? Что видела в жизни? Юрту и вокруг юрты пустыню. Что делала? Детей рожала, своих коров доила… «Играет» она, когда ее «крутят»? Кто скажет, а только куда как хороша эта старая, пыльная, грязная, уродливая монгольская «ведетка»…
