Кинбурн - [15]

— Ярина, — метнула в парня две карие молнии через плечо.

Андрей успел заметить тонкое крыло сломанной вверху брови, нежный овал щеки, с которой еще не сошел румянец, и почувствовал, как все это неизвестно почему взволновало его душу, вытеснило из нее все, что до сих пор тревожило и радовало. Не знал, как вести себя дальше, что сказать девушке. Так и не решился произнести хотя бы слово. Опомнился только на пороге хаты, из которой вышел к ним знакомый уже конюший[24] Корней Сова.

— Спасибо, доченька, — нежно коснулся он рукой плеча Ярины, и суровое лицо его просияло. — Подожди меня в хате.

Андрей и Петро тайком переглянулись. Кто бы мог подумать, что у этого чернобородого, похожего на цыгана молчуна, который каждый раз появлялся в конюшне, будто сгусток темноты, хмуро надзирая за их работой, окажется такая юная, красивая дочь.

А Ярина, словно угадав их мысли, на миг прижалась щекой к толстой отцовской ладони, улыбнулась и легко взбежала на деревянное крыльцо.

Андрей слушал короткие, скупые на слова распоряжения конюшего, каких коней пора уже готовить под седло, каких следует перековать, где заменить сбрую, а у самого перед глазами стояла стройная фигура Ярины, ее голос, походка и тот мимолетный девичий взгляд, который будто перевернул что-то у него в душе.

— А сегодня, — услышал он наконец глухой, будто из бочки, голос Корнея Совы, — новыми горбылями зашьете стойла.

Встряхнул головой, прогоняя видение. «Успокойся, — приказал себе мысленно, — девчат сроду не видел, что ли?» И хотя после работы еле ноги тащил с панской конюшни, не переставал думать про Ярину. Время от времени посматривал на узенькую тропинку в надежде снова увидеть знакомую фигуру, а девушка не появлялась. Будто и не жила рядом.

Встретил ее аж через неделю, на Орели. В тот момент, когда подводил к берегу лодку с сеном, которое они вдвоем с Петром косили в пойме. На песчаном перекате соскочил в воду, чтобы подтолкнуть вперед тяжелую байду, и вдруг услышал смех. Поднял голову. К реке с большой корзиной в руке спускалась Ярина. Как и в первый раз, она была в белой вышитой сорочке, только толстая коса черным венком лежала на ее голове. Непослушными руками привязал лодку к вербовому корневищу и, сдерживая волнение, пошел навстречу девушке.

— Позволь, Ярина, помогу, — остановился напротив.

— А не боишься, что течение байду украдет и придется вброд догонять сено? — подняла глаза, в которых искрился смех.

— Не боюсь, — проникаясь ее настроением, ответил он, — потому что вырос на воде.

— Тогда бери, — протянула тяжелую корзину с бельем, и Андрей почувствовал, как хорошо ему с этой девушкой, как тепло становится на душе от одного лишь ее присутствия.

— Часто приходишь сюда? — спросил, ставя корзину на дубовый мостик, под которым плескалась речная вода.

— Бывает, и каждый день.

— А завтра придешь?

— Если велят.

Они успели перемолвиться еще несколькими словами, когда по узвозу[25] начала спускаться запряженная волами арба, и Андрей заспешил к байде, чтобы перегрузить сено.

На следующее утро снова попросился на сенокос, хотя эта работа изнуряла его больше всего. До полудня махал косой так, что даже темные круги маячили перед глазами. Но когда переправил сено и дождался воза, понял, что Ярина уже не придет. Через день повторилось то же самое. Косили вдвоем с Петром. Вернулись в имение усталые. А у Андрея на душе к тому же неспокойно. И тут впервые столкнулись с Велигурой. Вырос перед ними рыжим привидением, грузный, пузатый, скользнул рыбьими глазами.

— Цепляйте косы и — в замес, — процедил презрительно, будто и не замечал их усталости.

— Какой еще там замес? — хмуро кинул Андрей и только тогда увидел за углом длинной кладовой купу мокрой глины, которую толкли, давили, месили вперемешку с соломой босыми ногами с десяток мужчин и женщин. Двое подростков время от времени поливали глину водой, взрослые же ходили, словно обреченные, по широченному кругу, увязая в желтоватом липком месиве.

— Вы что, оглохли?! — удивленно вытаращился управитель, привыкший, видимо, к быстрой покорности. — Кому сказано месить глину?

— Мы накосили и перевезли две арбы сена, — ответил Чигрин, — рук не чуем...

— А там ногами надо, ногами! — резко оборвал его управитель.

— Может, послушаемся все же? — шепнул Петро. — Видишь, как гневается, еще пану донесет.

— А мне все равно, — громко сказал Андрей.

Он представил себя с закатанными выше колен шароварами, заляпанными жидкой глиной ногами, согнутого, жалкого. Не хватало еще попасть в таком виде на глаза Ярине!

— Мы весь день не разгибались и теперь можем свободно распоряжаться собой, — сказал спокойнее.

— Свободно? — переспросил Велигура. — А чей же вы хлеб едите?

— Свой, потому что имеем вот руки и зарабатываем. — Андрей протянул ладонями вверх свои натруженные руки.

— Я, пожалуй пойду, — покорно сказал Петро, — солнце еще только-только зашло. Да и сколько того замеса...

— Не будь овечкой, потом каяться будешь, — осуждающе посмотрел Андрей на своего товарища. — Ведь ты едва дошел последнюю ручку в пойме.

Но Петро уже брел к угловой стене.