Километры саванов - [3]

– Прекрасно, произнес я, стуча по листку. – А теперь чего вы от меня дожидаетесь? Что я стану оплакивать эти скорбные утраты?

Фару пожал плечами, вырвал листок у меня из рук и швырнул его на стол.

– Война банд, – заметил он, покусывая усы, – все равно, что просто война. Лишь немногие генералы теряют там свое оперение.

Господин Гранжан воззрился на своего коллегу округлившимися глазами. Если уж столпы Островерхой башни начинают произносить анархиствующие речи!

– Берто и Жакель, – продолжал мой друг, – люди Перонне... Анри Перонне... При случае он также зовет себя Стивиль или Ламуре...

– Ясно, – произнес господин Гранжан.

– А вам, Бурма?

– Что еще?

– А вам не ясно? Не знаете этого Перонне?

– Что за черт! – взорвался я, возмущенный этими гнусными подозрениями. – Только его я и знаю. Не уверен, что знаю, кто он такой – мошенник международного класса, осквернитель могил, магазинный вор, злостный неплательщик налогов или же просто замаскировавшаяся берцовая кость, но мы с ним не разлей вода. Если встречают одного, значит поблизости и второй. И я вам признаюсь. Именно с ним у меня намечалась встреча в том бистро. Но я не люблю томиться в ожидании и, чтобы скрасить досуг, ухлопал четырех бандитов из вашего списка. И разве примерно в то же время не изнасиловали привратницу в том же районе? Если вам угодно, я и это могу взять на себя. Это составит мне рекламу у моей женской клиентуры.

– Будем благоразумны, – сказал Фару.

Он понимающе улыбнулся господину Гранжану, чтобы тот не принялся слишком всерьез размышлять о специальном медучастке комиссариата.

– У Нестора Бурма репутация шутника, которую ему надо поддерживать, – пояснил он.

– Знаю, знаю, – не слишком убежденно согласился тот.

Он не очень-то высоко ценил мой юмор, конечно если это можно было назвать юмором.

– Возьмем себя в руки, – сказал Фару. – Перонне – прохвост высокого полета, и вы могли о нем слышать...

– Не имел такой чести, – сказал я.

– Господин Гранжан знает, что это за особа.

– Да, теперь, после того, как вы мне напомнили, – произнес тот. – Тип из Шампиньи.

– Из Шампиньи и Мезон-Лафитта. Два особняка, где мы проводили обыски, и каждый раз напрасно. Узнавая о наших планах, этот Перонне, которого мы уличили в многочисленных налетах и нападениях, в различных мошенничествах, не говоря уж о его более или менее доказанной причастности к гестапо во время оккупации и вероятном участии в деле с фальшивой валютой, исчезал у нас из-под носа. Задержанный однажды, он умудрился бежать из здания уголовной полиции. Благодаря некой заблудшей овечке. У него должно быть хорошие малины, потому что схватить его невозможно. О, это не заурядный гангстер. Начинал он еще в 30-е годы в окружении такого афериста, как Стависки.

– Теперь представляю, о ком речь, – сказал я. – Но не более того.

– Очень жаль, – сказал Фару.

– Так, значит, – осенило Гранжана, – эти Берто и Жакель из шайки? Ну что же, за этими двумя уже не надо будет гоняться. А если я правильно понял ваше замечание о генералах, комиссар, вы считаете, что Перонне в том кафе был вместе со своими ребятами, и за ним-то и охотился прежде всего Данте... конечно, если бы он успел?

– Именно... – Фару повернулся ко мне... – Сорок лет. Седые, почти совсем белые волосы. Рост метр семьдесят. Полное, чуть оплывшее лицо. Близорук и постоянно носит очки. Даже спит в очках, чтобы всегда быть начеку.

– Гангстер-очкарик?

– Это ему не мешает – он и так опасен. Его родители, должно быть, не отличались здоровьем. Одна мочка, правая, приросла к щеке. Вы никого не заметили за стойкой, соответствующего этим приметам?

– Двадцать пять лет, – сказал я, нахмурив брови словно для того, чтобы напрячь память. – Рыжеватые волосы, зелененькие глазки, похожа на кошечку, парочка...

– Я серьезно с вами разговариваю.

– Я тоже. В этом районе мужчин не разглядываю. Огорчен, Фару, но не припоминаю, чтобы встречал вашего типа или кого-то похожего. Серьезно.

Он пожал плечами и повернулся на стуле лицом к своему коллеге, который неодобрительно косился на меня.

– У Данте был брат, – пояснил Фару, – Эмилио, по кличке Фотограф. Для прикрытия он частенько работал уличным фотографом. Если Данте всегда действовал один, то его брат художник был сообщником Перонне. Некоторое время назад он погиб. Его подобрали на пустыре, изрядно помятым, этого Эмилио. По мнению доктора Поля, он скончался после зубодробительной драки. У нас есть основания предполагать, что эти неприятности на него обрушились после какого-то спора с Перонне. Нет сомнений, что сегодня вечером братец Эмилио вместе со своим земляком хотел отомстить, но замешкался.

– Эти корсиканцы – настоящая язва, – вздохнул Гранжан, судя по выговору уроженец восточных окраин. – Припоминаю дело Стефани...

Вспомнил его и я. Я сказал:

– В 36-м они сколотили целую шайку могильщиков. Занятых только уборкой трупов.

Во избежание беды Фару выругался.

Чуть погодя мы вместе вышли из комиссариата, и он проводил меня к улице Пти-Шан до решетки Национальной библиотеки, где мы расстались. Я вернулся в агентство и составил обтекаемый отчет для родителей моей беглянки. Сочиняя его, я подумал о Ритоне. От Ритона перешел к Перонне, бандиту весьма натренированному, которого я не знал. Похоже, по мнению Флоримона Фару, считавшего, что, как частный сыщик, я обязан быть в курсе подобных дел, это было серьезным пробелом в моем образовании. Я рассмеялся, еще не зная тогда, что очень скоро этот пробел будет заполнен.