Мимоходом она зашла в кондитерскую, купила коробку конфект в красивой папке и фунт засахаренных орехов, после чего взяла извозчика и приехала домой.
Терентьевна и Алексеевна, возвратившиеся с разведок, успели накрыть стол. Они приняли ротонду и сняли калоши барыни.
— Холодно сегодня. Дайте мне водки, — сказала Балабанова, усаживаясь за стол.
— Сейчас, — ответила Алексеевна и тень довольства пробежала по ее лицу; она прибавила в сторону Терентьевны: — я ведь говорила вам, чтобы вы достали водку из буфета; барыня явится с мороза и пожелает выкушать рюмочку-другую… А вы взяли слабого французского вина.
— Я подумала, что вы для себя хотите водки, — проворчала та.
Алексеевна пила каждый день для равновесия и приятного расположения духа, Терентьевна, наоборот, — запоем; крепилась месяца два-три и в эти периоды испытывала мрачное настроение.
К вящему удовольствию Алексеевны, увесистый графин очищенной очутился на столе. Она сама внесла его, любовно придерживая руками, зная, что рюмка-другая не минует и ее.
Балабанова залпом выпила рюмку, потом налила Алексеевне.
— Будьте здоровы, — сказала Алексеевна, с наслаждением высасывая жидкость.
— Вы отчего же, Терентьевна, не выпьете? — заметила Балабанова, разливая бульон по тарелкам.
— Будь она проклята, — отозвалась старуха, хотя в голосе ее не слышалось твердости: так иногда ругает мать балованное любимое детище.
— По-моему, лучше всегда немножко пить, нежели запойничать, — вставила Алексеевна.
— Что вы меня попрекаете запоем, — огрызнулась Терентьевна. — Я вот добросовестно исполняла барынины приказания, а вы зашли в монополию и просидели там два часа.
— Озябла и вошла погреться… сиделица знакомая…
— Полно спорить! Говорите, что узнали? — перебила Балабанова.
— Г-жа Затынайко не приняла нас, под самым носом хлопнула дверью и сказала, что не покупает старых вещей. Я не удовлетворилась этим, обошла все квартиры во дворе и забрала справки о ней. Барыня гордая, знакомства с жильцами не ведет, дети тоже: если выйдут на двор погулять в хорошую погоду — играют особняком. Живет неизвестно какими средствами: то родные помогают, почтальон приносит иногда письма и денежные повестки, то сама зарабатывает: рисует по фарфору портреты для надгробных памятников, — рапортовала Терентьевна.
— Наружность ее какова? — спрашивала Балабанова: — опишите подробно.
— Через запертые двери я не могла ее разглядеть.
— А как же вы утром говорили: глаза — плошки, не видать ни крошки?
— Раньше встречала ее в церкви или на улице, но не было особой нужды приглядываться, — вынырнула старуха.
— Вы что, Алексеевна, узнали?
— Меня тоже не приняла, хотя постучала я деликатно в дверь: а не так, как они, — Алексеевна указала на Терентьевну, — кулаком, со всего размаху, будто разбойник Стенька Разин ломится, али Пугачев. Барыня Затынайко вышла и спросила; что вам угодно? Не соблаговолите ли, сударыня, купить малопоношенных вещей? есть шелковая юбка фиолетового цвета, бурнус, накидка. Извините, говорит, ничего не могу купить. Извольте хоть взглянуть, сударыня, чудные вещи, возражаю я. Бесполезно смотреть, ответила барыня и ушла.
Я тогда помялась немного во дворе, никто ничего не купил. Народ все грубый, необразованный, ремесленный. По-моему — деликатной даме неприлично жить между ними.
Подали жаркое с фаршем и огурцами. Балабанова налила вина себе и приживалкам.
— Она рисует по фарфору? — сказала Татьяна Ивановна с залоснившимися щеками и блистающим взором, обдумывая что-то про себя: — это мне на руку. Так ли?
— Верно. Недавно сделала портрет булочнице Бухмиллер, у которой умер сын и получила 25 рублей.
— Разве это деньги, — с презрением отозвалась Балабанова. — Молоденькой хорошенькой женщине много нужно денег. Я, бывало, тот день считаю пропавшим, в который выручу 100, 300, 500, тысячу рублей!.. Вот как я привыкла.
— Ваши дела и теперь ничего обстоят, — вставила Алексеевна, откушавшая сладкого блюда.
— Пойду сосну немного, иначе вечером соберутся гости и я буду утомлена. Из вас кто-нибудь пусть дежурит. Только прошу меня ни в каком случае не будить, — сказала Балабанова.
— Как можно!? — отвечали старухи, крестясь на образ и поочередно прикладываясь к ручке благодетельницы.
Татьяна Ивановна поднялась со стула и поплыла в свою комнату, где возлегла на пышно взбитую постель для послеобеденного отдыха.
